Ну кто не читал этой повести о мрачных и непонятных событиях, разыгравшихся в маленьком хуторке Малороссии! Тема этого отечественного ужастика-хоррора настолько популярна, что он выдержал несколько экранизаций, а пьесы по мотивам «Вия» с успехом идут во многих городах России.
…Гаснет свет, и в темноте звучит голос: «В темном-темном доме, в темной-темной комнате, стоит темный-темный гроб…» — вот оно, началось, аж мороз по коже! Разом вспыхивают под потолком огромные люстры — а на сцене три человека, развалившись на большом низком топчане, что-то потягивают из рюмок — бог с вами, какие рюмки в казачьих руках, да и казаки ли это — немолодые уже, как описано у Гоголя, в шрамах, полученных в боях? — и вообще мы туда попали?
…Не прочитав повести — не ходите в театр. Потому что каждая фраза у Гоголя — что песня, зачитываешься. А особенность театральной постановки иногда такова, что нередко остается только канва произведения, а все остальное — творческий замысел постановщиков. В данном случае мы, вероятно, попали на постановку-перформанс*: ужас, комедия, ирония все в одном лице и весьма осовремененно.
Хвеська, молодая шустрая «глупая баба» — так ее называют все, кому не лень, ловко режет тесто на галушки, варит тут же в кастрюле и подает мужикам. О чем разговор? — конечно же, о панночке, которая «помэрла», и о бабах, которые «все ведьмы». Прислушиваюсь: текст точно гоголевский, только вот мужики какие-то странные. Козак (именно так пишет это слово Гоголь) Явтух — в большой подпоясанной вязаной кофте, похожей на женскую, и в полосатых штанах; козак Дорош — в комбинезоне, зеленой футболке и молодежной кепке; Спирид — тоже в чем-то ну очень сегодняшнем. Из декораций — стилизованное дерево-экран, на котором, пока козаки рассказывают, как панночка извела псаря Микиту и погубила бабу Шепчиху, сменяются кадры анимации. Большое панно-декорация на заднике сцены — хутор днем и ночью, а на небе — три месяца. Точно чертовщина!
Откуда ни возьмись, на сцене появляется Хома Брут, мало похожий на бурсака, ученика-философа киевской семинарии: пиджачок, брючки, сапоги «саламандра», стрижка под бокс, темные очки, чемоданчик, какие носили старые лекари. И не просто появляется — он активно перебирает ногами по беговой дорожке. Позже она станет кафедрой, с которой он будет (в условной церкви) читать молитвы по усопшей панночке. Но мы же помним, что это перформанс, значит, будут еще «чудеса». Неподготовленный зритель может вообще не понять, что происходит. И где же панночка, главный персонаж, судя по названию пьесы? У Гоголя это сначала страшная старуха-ведьма, которая пьет кровь младенцев, потом девица невероятной красоты. Держитесь: на сцене появляется немолодая полная дама — в летном комбинезоне, шлеме и очках, которая, как бы это сказать тактичнее, ведет себя не совсем прилично. Ее-то — на беговой дорожке, взобравшись на шею даме, — лупит в кровь Хома. По ней же отходную и молитвы три дня после ее смерти тоже будет читать он. Почему вечно голодный, веселый и прожорливый «пан философ», любитель горелки и гопака, попадает в такой переплет, ни за что не поймешь, не прочитав повести. А может, это правильный посыл и каждый посмотревший спектакль возьмется за повесть?
И что же нечистая сила, которая все же вконец изведет Хому? Три то ли фурии, то ли панночки в интересном прикиде и гриме издеваются над бедолагой, который не так уж прост и не поддается, очертив в церкви круг и осеняя себя крестным знамением во время чтения молитв по усопшей. И даже вся нечисть, кстати, не такая уж и несимпатичная, и карлик во фраке, который ею управляет, ничего не могут сделать с храбрым паном философом. Вия в спектакле нет.
Описывать все действо и все сценки, которые сопровождает чудесная музыка Гершвина и других «не наших» композиторов и исполнителей, — непростая задача. Две сюжетные линии: Хома и Хвеська (любовная незаконченная) и Хома и нечисть пересекаются условно. Но итог все же один: на лежащего в трусах на пляжном лежаке с книжкой в руках (то ли роман, то ли святое писание) Хому набрасываются фурии… — а когда включается свет, то лежит там уже скелет.
Словом, ни чудесного малороссийского колорита, которым так славятся повести Гоголя, ни антуража, чтобы проникнуться замыслом писателя. Как бы то ни было, артисты очень старались реализовать авторский замысел, скажем им «браво», а понравилось кому или нет — то дело вкуса.