Расцветали тюльпаны и маки, и жители аулов и городов тянулись в степи, чтобы полюбоваться прекрасным, но, увы, недолговечным пейзажем. Ханству принадлежали и четыре роскошных оазиса, откуда жители привозили в столицу Кутур-Тепе овощи, фрукты и другие разнообразные продукты и товары. В воскресные дни на кутуртепинский базар съезжались не только оазисные земледельцы и ремесленники. Приезжали купцы из соседних и дальних ханств и королевств, привозили различные экзотические фрукты, ткани, ковры, драгоценности. А правителем этой страны был хан Атабай, не злой и не жестокий по своей сущности человек. Единственная темница, которую жители называли ямой, пустовала. Хан по воскресеньям обязательно посещал базар, при этом его сопровождала многочисленная свита. Когда он проходил по улицам, кутуртепинцы при встрече обязаны были склонять головы и опускать глаза, рассматривая шитые золотом остроносые, с загнутыми вверх носами башмаки хана. Он не желал, чтобы его подданные видели в его левом глазу бельмо. И хотя все знали причину такого ритуала, все же безропотно и даже с некоторым удовольствием исполняли его. В одно из воскресений хан со свитой прогуливался по городу. Около рынка довольно большая толпа, мужчины и женщины, склонили головы, и лишь одна, стройная и высокая, держала голову прямо, не опуская глаз. Вокруг зашикали, зашептали: — Женщина, опусти голову. Не смотри на хана. Она или не слышала, или не хотела слышать советов и стояла прямо, устремив взгляд на Атабая. Она не рассматривала его, она словно глядела сквозь него и видела что-то далекое, недосягаемое для других. Кто-то из свиты попытался силой наклонить ее голову. И не смог. Хан подошел вплотную к ней, спросил: — Как зовут тебя, женщина? — Поэзия, — спокойно ответила она.— Ты нездешняя? Ты чужестранка? Откуда ты? Женщина промолчала, лишь повела взглядом влево, вправо, куда-то вдаль. Вся свита тоже подступила к ней. Послышались возмущенные и гневные голоса:— Милостивый хан, она не покоряется тебе… Она тебя презирает… Наказать ее надо… Атабой почти умоляюще снова обратился к женщине:— Опусти глаза. Слышишь, как все возмущены. Склони голову. И это обращение осталось без ответа. — Выпороть ее!.. В яму ее! — уже требовательней и настойчивей послышались голоса из свиты. — Она тебя опозорила, достопочтимый хан. Не прощай ей этого… И хан согласился с требованием свиты упрятать ее в темницу. Заперли ее и забыли о ней надолго. Но однажды, будучи в хорошем расположении духа, хан позвал к себе главного визиря. Спросил: — Ну как там узница? Жива еще? Может, одумалась, смирилась? Вместе они отправились в темницу. Бледная и похудевшая, Поэзия встретила их спокойно, не роптала, но и не склоняла головы, не опускала глаз перед ними.— Казнить ее! — взбесился визирь. — Солнцеликий хан, ведь это крамола. Это заразительный пример для других. Ты же не хочешь, чтобы твои подданные не покорялись твоей воле? Только казнь положит конец крамоле.Хан промолчал, лишь согласно кивнул головой.Воскресенье. Знойный полдень. Все кутуртепинцы устремились не на базар, как обычно, а на площадь, посреди которой возвышался эшафот. По нему расхаживал палач в черной рубахе. Ослепительное солнце отражалось в широком и остром лезвии топора. В клетке, запряженной двумя верблюдами, привезли приговоренную. Она сама взошла на помост эшафота, обвела взглядом собравшуюся толпу, не удосужилась взглянуть ни на хана, ни на его свиту. Спокойно ожидала казни. Ее полуистлевшее в тюрьме платье оголило плечо и часть груди и это вызвало новый гнев свиты и толпы:— Бесстыжая!.. Прикройся!.. — надрывались злобные голоса.В последний раз обратился хан к женщине:— У тебя есть еще возможность не покинуть этот мир. Преклонись предо мной, перед свитой, перед подданными. Смирись.А она возвышалась над ханом и над толпой, гордая и непреклонная.Визирь не стерпел, заорал истошно: — Если она такая бесстыдница, то пусть предстанет перед всеми голой. Палач, сдерни с нее ее лохмотья.Палач подошел к женщине, сорвал с нее одежду. И… изумленно ахнула толпа. Попятились от помоста хан и вся его свита. Выронил топор палач. Поэзия, облаченная в какой-то неземной наряд, мягко льющийся с плеч и спадающий к ступням, шагнула с эшафота и поплыла, легко перебирая ногами, над опаленной солнцем землей, над изумленной толпой. Подняла глаза к небу — и полил дождь, теплый, живительный. Воздух очистился от пыльного зноя, стало легко дышать. А за городом, в степи и пустыне, поднялись и ярко заалели тюльпаны и маки. Люди заулыбались, радостно посмотрели в глаза друг другу, устремили взгляды на хана — никакого бельма в его глазу не увидели. А Поэзия все плыла над городом, оставляя под и за собой радость и благодарные чувства людей.