Хатенка тонула средь спелых шелковиц, Сутулился старенький ветхий сарай, Суставом скрипел неглубокий колодец И воду студенуюнам выдавал. На летней сушилке томленые вишни, Янтарь алычи, абрикосовый плеск. Из этих краев, как из облака, вышла, Потом лишь назвали меня«Человек»! На хуторе было все бедно и просто, Он весь состоял из забот и труда. Судак достигал там огромного роста, Почти до плетня доходила вода. Сады вспоминаю из вишен и яблок, Колхозных полей золотистый простор — Там детство жило среди запаха ягод, Служил лучшей музыкой птиц дружный хор. Уютно теплы вечера хуторские: За плечи обнимет прохладная тишь, И волны речушки, почти что морские, И тихо шептался о чем-то камыш… Сегодня исчезло все, словно виденье: Нет хаток, шелковиц, колодца, двора — Пропало великой Природы творенье, Нет пения птиц, не шумит детвора. Маленький хутор покинули люди, Мертвая глушь, разве пискнет где мышь! Нет ничего здесь и больше не будет, Место домов занял дикий камыш. Лег на речушку закатный багрянец, Жуткий покой в комарином плену! Хутор всплывет, как «Летучий голандец», А сердце стучит, как набат: «Почему?». Хатенка тонула средь спелых шелковиц,  Сутулился старенький ветхий сарай,  Суставом скрипел неглубокий колодец  И воду студенуюнам выдавал.   На летней сушилке томленые вишни,  Янтарь алычи, абрикосовый плеск.  Из этих краев, как из облака, вышла,  Потом лишь назвали меня«Человек»!    На хуторе было все бедно и просто,  Он весь состоял из забот и труда.  Судак достигал там огромного роста,  Почти до плетня доходила вода.   Сады вспоминаю из вишен и яблок,  Колхозных полей золотистый простор —  Там детство жило среди запаха ягод,  Служил лучшей музыкой птиц дружный хор.   Уютно теплы вечера хуторские:  За плечи обнимет прохладная тишь,  И волны речушки, почти что морские,  И тихо шептался о чем-то камыш…   Сегодня исчезло все, словно виденье:  Нет хаток, шелковиц, колодца,  двора —  Пропало великой Природы творенье,  Нет пения птиц, не шумит детвора.   Маленький хутор покинули люди,  Мертвая глушь, разве пискнет где мышь!  Нет ничего здесь и больше не будет,  Место домов занял дикий камыш.   Лег на речушку закатный багрянец,  Жуткий покой в комарином плену! Хутор всплывет, как «Летучий голандец», А сердце стучит, как набат: «Почему?».