Продолжение. Начало здесь. Некоторые историки и политики кроят, что называется, одеяло под себя. Украинские националисты с зарубежными соратниками, например, сравнивая общую смертность 1933 года по РСФСР с Украиной, ложно утверждают о геноциде украинцев. Другие твердят о геноциде казачьего населения. Общая смертность как по СССР, так и по РСФСР, естественно, намного ниже региональной украинской, кубанской и нижневолжской. Так советская власть маскировала общей статистикой результаты региональных голодоморов. Но если разбираться по регионам, а еще лучше — по районам, то сразу же становится ясно, что Кубань, автономная республика немцев Поволжья и многие районы нынешних Волгоградской и Саратовской областей пострадали ничуть не меньше украинских, а то и больше. Например, в Саратове смертность в 1933 году возросла в семь раз, по Петровскому району в — 7,8 раза, Ново-Бурасскому — в 10,7, Аткарскому — в шесть, Балашовскому — в 2,3, Ново-Узенскому и Перелюбскому — в 1,3, Питерскому, Пугачевскому, Дергачевскому — в 1,2 раза, в Озинском осталась почти без изменений, а в Ершовском даже уменьшилась. И по кантонам немцев Поволжья смертность тогда возросла в среднем в четыре раза. После увольнения в запас несколько лет мне пришлось жить под Владимиром. Тамошние старожилы рассказывали, что особого голода они в 1933 году не почувствовали, «не то, что в 1947 году». На Владимирщине всего два основных зернопроизводящих района — Суздальский и Юрьев-Польский, это так называемое черноземное Ополье, на котором осели древние русичи. Советская власть осенью 1932 года и здесь выгребла хлеб, но семена остались. Выручали овощи, лесные орехи, многие крестьяне ездили в Самару и покупали там по два-три пуда муки. Никакого зверствующего комсода там не было. Результат виден в книгах загс: по городу Юрьев-Польскому зарегистрированы были в 1931 году 351 смерть, в 1932-м — 323, в 1933-м — 283, в 1934-м — 284. По Небыловскому сельсовету, самому крупному в Юрьев-Польском районе, в 1930 году зарегистрировали 107 смертей, в 1931-м — 84, 1932-м — 79, 1933-м — 88. Но вот по Вязниковскому району ситуация иная. В городе Вязники родились тогда 584 души, а умерли 640; по сельсоветам района родились 1847 душ, а умерли 1432. Голод в вязниковских отчетах не отмечался, но ныне известно, что по ряду регионов наблюдались тогда вспышки опасных инфекционных болезней. Кстати, и на Кубани немало народа умирало тогда от тифа. Некоторые историки отделяют тот голод от вспышек тифа, чтобы приуменьшить число жертв голода. А в станице Роговской тиф, как следствие голода, бушевал и в 1933 году, и в 1934-м, когда, по воспоминаниям старожилов, в церковь по улице Красной для ускорения отпевания из-за большого числа тифозных умерших заносили по четыре гроба сразу. Караух (Бобрик) Ульяна Павловна рассказывала мне в 2003 году, что она родом с Гомельщины, ее отец завербовался из армии на Кубань в начале 1934 года. Ехали они со своей коровой, в дороге переселенцев неплохо кормили. В Роговской семья поселилась в пустующей хате, по станице были заросли бурьяна, и в нем часто попадались разложившиеся трупы или уже высохшие «мослаки» умерших от голода станичников. Поэтому она боялась ходить по зарослям, когда приходилось искать корову. По ее словам, «народ здесь сильно выдушили голодом, комсод сам не подох потому, что не раз тряс тех, кто прятал что-либо из съестного, а разлагающиеся трупы так отравили воздух, что пошел тиф». Она тоже переболела тифом, мать не хотела здесь оставаться, долго плакала, увидев, что здесь творится, и просила отца увезти семью назад. А вот другой переселенец той поры фронтовик Лебедев Алексей Иванович на мои расспросы летом 2008 года ответил, что никакого голода здесь не было. Его отец, служивший в Грузии, также перевез семью из Белоруссии в Роговскую; пустых хат здесь было много, и они без проблем нашли себе жилье. До их приезда казаки устроили здесь саботаж против колхозов, не шли в них, организовали даже в 1933 году голодовку в знак протеста, и их отсюда выселили. Удивляться такому взгляду не стоит, ведь в сознание населения насаждалась мысль о том, что ползающие от голода по городам и станциям крестьяне — «лодыри и саботажники, которые хотят развалить колхозы». Часть народа в это верила, а некоторые верят и поныне. Если нехватка продовольствия вызвана природными аномалиями — это голод, а если продовольствие выгребли хлебопоставками и стараниями комсода — то это уже однозначно должно называться голодомором. И творился он тогда не по национальному или сословному признаку, а против независимости хлеборобов основных зернопроизводящих регионов, чтобы они не сопротивлялись больше бездонным выкачиваниям хлеба на нужды индустриализации и экспорт. Но власти объясняли необходимость репрессий в отношении хлеборобов по-разному. Если на Северном Кавказе обвиняли кубанское казачество вкупе с кулаками, то в донских районах, на Нижнем Поволжье то же самое твердили о донском казачестве, в северных крестьянских районах — о кулаках и белогвардейцах, а в немецких районах — о кулаках и белобандитах. И везде обвиняли церковь. Такова реальность голодомора 1933 года, и забывать об этом — значит предавать память своих родных, умерших страшной, несправедливой смертью. Сколько тружеников и воинов недосчиталась страна в 40-е годы? Сколько народа недосчитываемся мы теперь от тех жестоких решений? О масштабах демографического голодоморного «провала» можно судить по графику, построенному на основании статистических отчетов конца 1940-х годов, хранящихся в нашем районном архиве (его копия здесь). Как видите, «провал» рождаемости 1933 года сопоставим с «провалом» военных 1942—1945 годов. И если на фронтах Великой Отечественной войны погибло, например, около 900 роговчан, то в голодомор, по подсчетам ветеранов, станица потеряла не менее двух-трех тысяч человек. Заупокойные службы по жертвам голода Русская Зарубежная Церковь начала проводить еще с 1950-х годов. Особенно старалась в этом канадская эмигрантская община, где преобладали украинцы. В станице Роговской по инициативе Семена Ивановича Колегаева и стараниями казаков памятный крест жертвам голодомора на станичном кладбище был установлен в 1993 году. В 1993 году установлен памятный крест у станицы Новотитаровской. В Тимашевске памятный крест сгинувшим казакам установлен на Поповой могиле весной 2012 года. Собирались установить аналогичный крест и в станице Днепровской. Благодарю сотрудников Тимашевского районного отдела загс, архивного отдела районной администрации за предоставленную возможность поработать с книгами загс, иными документами, потребовавшимися для написания этой статьи. Александр Тараненко, подполковник в отставке, краевед.

Продолжение. Начало здесь.

Некоторые историки и политики кроят, что называется, одеяло под себя. Украинские националисты с зарубежными соратниками, например, сравнивая общую смертность 1933 года по РСФСР с Украиной, ложно утверждают о геноциде украинцев. Другие твердят о геноциде казачьего населения. Общая смертность как по СССР, так и по РСФСР, естественно, намного ниже региональной украинской, кубанской и нижневолжской. Так советская власть маскировала общей статистикой результаты региональных голодоморов.

Но если разбираться по регионам, а еще лучше — по районам, то сразу же становится ясно, что Кубань, автономная республика немцев Поволжья и многие районы нынешних Волгоградской и Саратовской областей пострадали ничуть не меньше украинских, а то и больше.
Например, в Саратове смертность в 1933 году возросла в семь раз, по Петровскому району в — 7,8 раза, Ново-Бурасскому — в 10,7, Аткарскому — в шесть, Балашовскому — в 2,3, Ново-Узенскому и Перелюбскому — в 1,3, Питерскому, Пугачевскому, Дергачевскому — в 1,2 раза, в Озинском осталась почти без изменений, а в Ершовском даже уменьшилась. И по кантонам немцев Поволжья смертность тогда возросла в среднем в четыре раза.
После увольнения в запас несколько лет мне пришлось жить под Владимиром. Тамошние старожилы рассказывали, что особого голода они в 1933 году не почувствовали, «не то, что в 1947 году». На Владимирщине всего два основных зернопроизводящих района — Суздальский и Юрьев-Польский, это так называемое черноземное Ополье, на котором осели древние русичи. Советская власть осенью 1932 года и здесь выгребла хлеб, но семена остались. Выручали овощи, лесные орехи, многие крестьяне ездили в Самару и покупали там по два-три пуда муки.

Никакого зверствующего комсода там не было. Результат виден в книгах загс: по городу Юрьев-Польскому зарегистрированы были в 1931 году 351 смерть, в 1932-м — 323, в 1933-м — 283, в 1934-м — 284. По Небыловскому сельсовету, самому крупному в Юрьев-Польском районе, в 1930 году зарегистрировали 107 смертей, в 1931-м — 84, 1932-м — 79, 1933-м — 88.

Но вот по Вязниковскому району ситуация иная. В городе Вязники родились тогда 584 души, а умерли 640; по сельсоветам района родились 1847 душ, а умерли 1432. Голод в вязниковских отчетах не отмечался, но ныне известно, что по ряду регионов наблюдались тогда вспышки опасных инфекционных болезней. Кстати, и на Кубани немало народа умирало тогда от тифа.

Некоторые историки отделяют тот голод от вспышек тифа, чтобы приуменьшить число жертв голода. А в станице Роговской тиф, как следствие голода, бушевал и в 1933 году, и в 1934-м, когда, по воспоминаниям старожилов, в церковь по улице Красной для ускорения отпевания из-за большого числа тифозных умерших заносили по четыре гроба сразу.

Караух (Бобрик) Ульяна Павловна рассказывала мне в 2003 году, что она родом с Гомельщины, ее отец завербовался из армии на Кубань в начале 1934 года. Ехали они со своей коровой, в дороге переселенцев неплохо кормили.
В Роговской семья поселилась в пустующей хате, по станице были заросли бурьяна, и в нем часто попадались разложившиеся трупы или уже высохшие «мослаки» умерших от голода станичников. Поэтому она боялась ходить по зарослям, когда приходилось искать корову. По ее словам, «народ здесь сильно выдушили голодом, комсод сам не подох потому, что не раз тряс тех, кто прятал что-либо из съестного, а разлагающиеся трупы так отравили воздух, что пошел тиф». Она тоже переболела тифом, мать не хотела здесь оставаться, долго плакала, увидев, что здесь творится, и просила отца увезти семью назад.

А вот другой переселенец той поры фронтовик Лебедев Алексей Иванович на мои расспросы летом 2008 года ответил, что никакого голода здесь не было. Его отец, служивший в Грузии, также перевез семью из Белоруссии в Роговскую; пустых хат здесь было много, и они без проблем нашли себе жилье. До их приезда казаки устроили здесь саботаж против колхозов, не шли в них, организовали даже в 1933 году голодовку в знак протеста, и их отсюда выселили. Удивляться такому взгляду не стоит, ведь в сознание населения насаждалась мысль о том, что ползающие от голода по городам и станциям крестьяне — «лодыри и саботажники, которые хотят развалить колхозы». Часть народа в это верила, а некоторые верят и поныне.
Если нехватка продовольствия вызвана природными аномалиями — это голод, а если продовольствие выгребли хлебопоставками и стараниями комсода — то это уже однозначно должно называться голодомором. И творился он тогда не по национальному или сословному признаку, а против независимости хлеборобов основных зернопроизводящих регионов, чтобы они не сопротивлялись больше бездонным выкачиваниям хлеба на нужды индустриализации и экспорт.

Но власти объясняли необходимость репрессий в отношении хлеборобов по-разному.
Если на Северном Кавказе обвиняли кубанское казачество вкупе с кулаками, то в донских районах, на Нижнем Поволжье то же самое твердили о донском казачестве, в северных крестьянских районах — о кулаках и белогвардейцах, а в немецких районах — о кулаках и белобандитах. И везде обвиняли церковь.
Такова реальность голодомора 1933 года, и забывать об этом — значит предавать память своих родных, умерших страшной, несправедливой смертью.

Сколько тружеников и воинов недосчиталась страна в 40-е годы? Сколько народа недосчитываемся мы теперь от тех жестоких решений? О масштабах демографического голодоморного «провала» можно судить по графику, построенному на основании статистических отчетов конца 1940-х годов, хранящихся в нашем районном архиве (его копия здесь).

Как видите, «провал» рождаемости 1933 года сопоставим с «провалом» военных 1942—1945 годов. И если на фронтах Великой Отечественной войны погибло, например, около 900 роговчан, то в голодомор, по подсчетам ветеранов, станица потеряла не менее двух-трех тысяч человек.
Заупокойные службы по жертвам голода Русская Зарубежная Церковь начала проводить еще с 1950-х годов. Особенно старалась в этом канадская эмигрантская община, где преобладали украинцы.

В станице Роговской по инициативе Семена Ивановича Колегаева и стараниями казаков памятный крест жертвам голодомора на станичном кладбище был установлен в 1993 году. В 1993 году установлен памятный крест у станицы Новотитаровской. В Тимашевске памятный крест сгинувшим казакам установлен на Поповой могиле весной 2012 года. Собирались установить аналогичный крест и в станице Днепровской.

Благодарю сотрудников Тимашевского районного отдела загс, архивного отдела районной администрации за предоставленную возможность поработать с книгами загс, иными документами, потребовавшимися для написания этой статьи.

Александр Тараненко,

 подполковник в отставке, краевед.