Лето 1942 года. В хутор Вешняки (бывшая 1-я бригада колхоза «Чекист») вошла колонна немецких танков. В нашем доме поселился офицер, эсэсовец. Танки тоже были какой-то дивизии СС. У офицера были денщик и повар. У дома были выставлены часовые. Нас переселили в сарай — в дом, где остались скудные запасы пищи — соль и кукуруза, нам хода не было. Все, что вырастили в огороде, было вытоптано сапогами фашистов. Поэтому мы не просто голодали, а были на грани голодной смерти. Выходить за пределы сарая нам запрещали, но соседи Тимофей Семенович и Наталья Ивановна Шепотько, оба старики, нас подкармливали через дыру в глухой стене сарая. А повар офицера, наоборот, остатки с офицерского стола выносил и бросал в туалет. При этом «приглашал к обеду» жестом, приговаривая: «Ком, русише швайн» (русские свиньи — прим. автора) и ржал во всю глотку. Однажды я не выдержал и залез на абрикосовое дерево, чтобы посмотреть, что фриц готовит. Немец жарил пончики в кипящем масле. Я сидел тихо, почти над самой летней плитой-кабыцей. Но фашист увидел меня! Он схватил палку и начал тыкать ею в мою сторону. Но палка была короткой. Отбросив ее, он кинулся к кастрюле с кипящим маслом, схватил вилку, наколол самый черный подгоревший пончик и бросил в меня. Я отшатнулся, и дымящийся «снаряд» пролетел мимо. Фашист, видимо, решил изменить тактику. Протянул руку в мою сторону и произнес свою любимую фразу, что я русская свинья, а затем ткнул пальцем себя и добавил: «Герр Курт!». Я не выдержал и в тон ему, не думая о последствиях, выпалил: «Герр Курт, ду шайзе»! Фашист аж посинел от злобы. Я спрыгнул с ветки, от встряски один абрикос упал в кастрюлю с кипящим маслом, и брызги попали на пальцы фашиста. Он взвыл и побежал в дом. Я перепрыгнул через забор, упал в яму, где по осени закапывали на хранение овощи. Не знаю, кого бы фашист расстрелял первым, меня или всю семью, но в это время на одном из танков завыла сирена. Буквально через несколько минут фашисты ушли из хутора. Кастрюля со сгоревшими пончиками осталась как память о том, что буквально несколько минут мне оставалось до смерти. А «урок» немецкого языка нам, мальчишкам, преподала беженка, учительница из Одессы. Звали ее Роза Львовна. Р.S. Мне было в то время, 9 лет. Фамилии Розы Львовны я не знал.

Лето 1942 года. В хутор Вешняки (бывшая 1-я бригада колхоза «Чекист») вошла колонна немецких танков. В нашем доме поселился офицер, эсэсовец.

Танки тоже были какой-то дивизии СС. У офицера были денщик и повар. У дома были выставлены часовые. Нас переселили в сарай — в дом, где остались скудные запасы пищи — соль и кукуруза, нам хода не было. Все, что вырастили в огороде, было вытоптано сапогами фашистов. Поэтому мы не просто голодали, а были на грани голодной смерти.

Выходить за пределы сарая нам запрещали, но соседи Тимофей Семенович и Наталья Ивановна Шепотько, оба старики, нас подкармливали через дыру в глухой стене сарая. А повар офицера, наоборот, остатки с офицерского стола выносил и бросал в туалет. При этом «приглашал к обеду» жестом, приговаривая: «Ком, русише швайн» (русские свиньи — прим. автора) и ржал во всю глотку.

Однажды я не выдержал и залез на абрикосовое дерево, чтобы посмотреть, что фриц готовит. Немец жарил пончики в кипящем масле. Я сидел тихо, почти над самой летней плитой-кабыцей. Но фашист увидел меня! Он схватил палку и начал тыкать ею в мою сторону. Но палка была короткой. Отбросив ее, он кинулся к кастрюле с кипящим маслом, схватил вилку, наколол самый черный подгоревший пончик и бросил в меня. Я отшатнулся, и дымящийся «снаряд» пролетел мимо. Фашист, видимо, решил изменить тактику. Протянул руку в мою сторону и произнес свою любимую фразу, что я русская свинья, а затем ткнул пальцем себя и добавил: «Герр Курт!». Я не выдержал и в тон ему, не думая о последствиях, выпалил: «Герр Курт, ду шайзе»! Фашист аж посинел от злобы. Я спрыгнул с ветки, от встряски один абрикос упал в кастрюлю с кипящим маслом, и брызги попали на пальцы фашиста. Он взвыл и побежал в дом.

Я перепрыгнул через забор, упал в яму, где по осени закапывали на хранение овощи. Не знаю, кого бы фашист расстрелял первым, меня или всю семью, но в это время на одном из танков завыла сирена. Буквально через несколько минут фашисты ушли из хутора. Кастрюля со сгоревшими пончиками осталась как память о том, что буквально несколько минут мне оставалось до смерти. А «урок» немецкого языка нам, мальчишкам, преподала беженка, учительница из Одессы. Звали ее Роза Львовна.

Р.S. Мне было в то время, 9 лет. Фамилии Розы Львовны я не знал.