Почему — тогда мне было не понятно…

…В боях на Украине под Захарием Макаренко убили лошадь. Сам он тоже был ранен в ногу, упал. К нему подбежал фашист и нагайкой хлестал солдата до тех пор, пока тот не перестал подавать признаков жизни. Очнулся Захарий ночью. Его на полотнище тащили местные женщины. У них на подворье под землей был тайник, где они выхаживали раненых. Вырвали из лап смерти и моего прадеда. Однако вскоре территорию оккупировали немцы и тайник обнаружили. Прадеда взяли в плен.

Пока гнали в лагерь, обессилел вновь. Ведь питание на марше не предусматривалось, солдаты довольствовались подножным кормом: колосками пшеницы, ягодами, желудями, грибами, травой. Воду часто пили из луж. По прибытии на место Захарий ужаснулся: пленные жили в сараях, вместе со свиньями. Там, куда его пригнали, была большая свиноводческая ферма для поставки мяса нацистской армии.

Прадеда определили на подвоз кормовой свеклы. Очень часто, когда возвращался с поля с груженной телегой, голодные пленные выхватывали из кучи сырые грязные корнеплоды и жадно их грызли. Прадед не препятствовал этому, за что каждый раз был жестоко бит фашистами.

— А як я не дам им йисты? Они же вусмэрть голодни булы. Еле ходылы, — вспоминал, плача, кубанский казак.
Он, высокий, косая сажень в плечах, свое здоровье оставил в фашистском лагере. Ломовой труд был сопряжен с крайней скудостью пищевого рациона. Специально еду для пленных не готовили — раздавали остатки вареной свеклы и ботвы, предназначенные для свиней. Более трех лет пробыл Захарий Макаренко в немецком плену, работая по двенадцать часов в сутки. Выживал как мог. Ради жены и двух дочурок.

После освобождения из плена на родную Кубань попал не сразу. Ведь тем солдатам, кто пережил ужасы немецкого плена, нужно было доказывать, что они не изменники. И мой прадед доказывал это три года в тайге. Валил лес. Условия жизни были лишь немногим лучше, чем в фашистском плену. Провизии не хватало на всех. Когда вернулся домой, напоминал ходячий труп.

— Папа сначала не хотел в дом заходить, просил постелить ему в сарае, — срывающимся голосом рассказывает моя бабушка. — Все его тело было во вшах, они копошились и в открытых ранах, коих было множество.
Жизнь прадеда висела на волоске, ему необходимо было качественное питание. А где его было взять в голодное послевоенное время? Помог зажиточный кум, дал сливочное масло и буханку хлеба. Бабушка вспоминает, как она, влекомая дурманящим запахом хлеба, буквально ворвалась в дом. Но мама попросила выйти из комнаты: кормильцу семьи надо было выжить, поэтому весь «кирпичик» — для него.

…Во времена Советского Союза тема советских военнопленных была под негласным запретом. Максимум признавалось, что некоторое количество советских солдат попало в плен. О масштабах трагедии советских военнопленных заговорили только спустя почти полвека после окончания Великой Отечественной войны.

При сталинском режиме эти люди были парии войны. Факт нахождения в немецком плену в биографии советского гражданина становился для него несмываемым позором, влекшим подозрения в предательстве и шпионаже. Поэтому мой прадед почти ничего не рассказывал о пережитом ужасе. И теперь у меня так мало сохранившихся сведений о его военном прошлом. Но когда прихожу к прадеду на могилку, шепчу «спасибо» за то, что выстоял, прошел сквозь ад и подарил жизнь своим внукам и правнукам. И он для меня — герой.

Цифра. Германское командование в официальных данных указывает цифру в 5 млн 270 тыс. военнопленных. По данным Генштаба Вооруженных сил Российской Федерации, потери пленными составили 4 млн 559 тыс. человек.

Кстати. Как отмечал немецкий историк Гардинг Моммзен, советские пленные составляли «важнейшую и прибыльную рабочую силу», даже более дешевую, чем заключенные концлагерей. Доход в государственную казну, полученный в результате труда советских рабочих, исчислялся сотнями миллионов марок.