Из цикла: «И это все o ней» С работы я возвращалась почти бегом. На ходу соображая, что сделать в первую очередь и что приготовить на ужин. Успеть помыть маму она такая старенькая, что почти не встает и успеть досмотреть свой любимый сериал. Сегодня последняя и самая интересная должна быть серия. По пути я заскочила на рынок, купила немного апельсинов и сосисок — ужин почти готов. На улице стоял теплый сентябрьский день. Подходя к дому, через калитку я увидела своего мужа моющего во дворе машину. Стоп! Застучало в голове. Опять!…Сколько же можно говорить, просить! Ну, переодевайся когда приходишь с работы! Нет, поливает из шланга в новых, уже мокрых ботинках. Брюки, рубашка!… Опять ворох грязного белья. — Все, хватит, — как-то безразлично подумала я, — устала быть мамой, няней, кем угодно. Развернувшись, поплелась обратно. Мне все равно было куда идти только бы подальше от этой надоевшей картины жизни. Приплелась на пляж. Народу почти никого. Устало присела на какую-то лодку. Оглядевшись увидела, что она почти не привязана, а просто зацеплена за кол. Отвязав, я столкнула ее в воду. Сняла туфли, забралась в нее, почему-то тесно прижимая пакет с продуктами подсознательно еще думая, что ужин не готов и меня все ждут. Села на скамейку, бросила все под ноги. Море такое спокойное. Лодку тихо покачивало. Она была старая и с одним веслом, но это меня не беспокоило… Почему-то вспомнилось детство. Детский садик. Я была совсем маленькой — годика четыре. Помню, как на прогулке, когда нас выводили во двор сада, мальчишки сняв трусы и махая ими над головой бежали громко что-то вопя. Мы, девочки, тоже снимали трусики и тоже что-то громко визжа, бросались все врассыпную. Что это было? Зов природы? Улюлюкая, нагишом, как стая дикарей. Где в это время были наши воспитатели? Наверное, как всегда болтали между собой. Детсад я не любила. Во-первых, я не любила свою воспитательницу Клавдию Филипповну, она жила в одном с нами доме, на одной площадке. Когда случались какие-то праздники двери у всех были открыты. Все могли заходить друг к другу и поздравлять. Я бегала козликом по всей площадке, а когда забежала к Клавдии Филипповне то увидела, что мой папочка очень веселый лезет к ней под кофточку. Интуитивно я поняла что-то не очень хорошее по отношению к моей маме. Клавдия Филипповна смеялась от чего-то очень довольная. Я несколько раз проскакала мимо них, но они не обращали на меня никакого внимания. Я опять ускакала. Но с тех пор почему-то не стала любить свою воспитательницу. А во-вторых я не любила садик потому, что там надо было спать в обеденный час. Я была болтушка, все время кого-то смешила из соседей, но когда проходил воспитатель, закрывала глаза и притворялась что сплю. Воспитательница проходила мимо меня и говорила: — Всем спать! Видите, даже Света уже спит! — Да я сплю, — отвечала я. А когда воспитательница отдалялась, открывала один глаз, затем другой, поворачивалась к своим соседям, но с огорчением обнаруживала, что они спят… Однажды также открыв один глаз, затем другой я вдруг обнаружила под кроватью моего соседа большого белого червя. — Червяк! Червяк! — завопила я. На мой крик примчалась, вся красная, Клавдия Филипповна, за ней няня. — Ну надо же! — стали они шушукаться. У кого же он выпал такой огромный?! Селитер, теперь то я понимаю, что это было. …Семья у нас была большая. Я же самая маленькая. Когда пошла в первый класс, внезапно заболела брюшным тифом. Помню, боли никакой я не ощущала. Была только слабость и было очень жарко. Я все время просила пить. Почти полгода проболела, отстала, но учебу продолжила. В математике я была «баран» в полном смысле этого слова. Как-будто стоял какой-то блок и все, что объясняла мне сестра: «из одной трубы вливается, в другую выливается…» отскакивало от меня как об стенку горох. Зато во время объяснения задачи я вдруг открыв рот могла сказать: «Смотри, муха, как моется!». Получала подзатыльник, сестра решала за меня задачу, я переписывала и на этом математика моя заканчивалась. Читала я отлично. Писала без ошибок, хотя не учила никогда правил. Стихи это был мой конек за который я всегда получала отлично. Так вот, семья у нас была большая. Мама работала на двух работах, чтобы прокормить нас всех. Отец работал в ресторане, играл на саксофоне. Мама вечерами стирала, он начинал к ней придираться по пустякам: то ужин не такой, то еще что-то. В это время мы с сестрой сидели как мышки, боясь, что папа в очередной раз может обидеть маму. Разбить, снеся все, что было на столе одним махом или больно толкнуть маму. Сердце мое колотилось от страха, но в то же время звериная жестокость восставала у меня против отца. То я думала, вот бы дать ему по башке топором и закопать в погребе, чтобы никто не узнал даже мама. Когда они ходили к кому-то в гости, мы с ужасом ждали их с сестрой, гадая какие они придут и будет ли мама битая. Если они приходили веселые, то я, такая еще «маленькая мартышка», хватала отца, делала ему массаж, давила ему угри, лишь бы только он уснул и не придирался к маме. Грустно, но детство у меня все равно было счастливое. Мама такая добрая, внимательная. Ее очень любили все. Такая маленькая, миниатюрная, как она могла прощать отца? Наверное любила — отец был высокий, очень красивый и очень хороший музыкант. А может еще за что? Мама говорила, что он очень ласковый. Но как можно быть ласковым и жестоким одновременно?! Этого понять я до сих пор не могу. Эх, мама! Мамочка… Боже, что это?! Вода! Я вдруг ощутила под ногами воду. Апельсины плавали по дну лодки. Оглянувшись, я не увидела берега. Господи куда же меня занесло?! Вода! Вода кругом! И в лодке тоже. Она тихонько прибывала из каких-то щелей. Вытряхнув сосиски из пакета я стала лихорадочно вычерпывать им воду. Уже немного стемнело, подул ветерок, стало так жутко, страшно и холодно. А я в летнем шелковом платье. Хорошо, утром бежишь на работу еще прохладно вот и накинула на себя тоненькую кофточку. Чтобы я сейчас делала без нее? Она хоть немного согревала. Устав черпать я огляделась. Где я? Что со мной? Куда меня отнесло? Далеко ли до берега? Быстро темнело. Луна высвечивала дорожку. Что это?! Мне показалось или действительно плавник?! Боже! Акула! Да, вот еще раз! Немного подальше от лодки я вижу плавник. Это сосиски! Это сосиски, которые я выбросила за борт, привлекли ее внимание! Вот опять! Вот опять она приближается! Весло, где весло? Надо ударить ее по морде — говорят, помогает. Я судорожно рванулась к одному единственному веслу и стала выдергивать его из уключины, но не заметила, что лодка резко накренилась, зачерпнула воду и стала тонуть. От страха я камнем пошла под воду. Никаких мыслей, никаких попыток хотя бы барахтаться. Я камнем погружалась… Вдруг резко вылетела вверх. Глотнула воздуха, но увидев рядом плавник, снова пошла вниз, чувствуя, как это чудовище касается меня то ли брюхом, то ли спиной. Я опять на поверхности. Глотаю воздух вместе с водой, барахтаюсь. Что-то ударяет меня по руке. Весло! Откуда оно взялось?! Хватаюсь за него, как за соломинку и вместе с ним опять иду под воду. — Ну, нет, — уже лихорадочно думаю, — держаться надо чуть пальчиками, чтобы вновь не погрузиться и немного отдышаться. Весло было старое, толстое и широкое, как лопата для чистки снега. Чуть придерживая его пальцами, я приняла горизонтальное положение, чтобы опять не погрузиться и начала тихонечко дышать. Плавала я нормально. Еще бы, всю жизнь прожить на море. Но с годами стала бояться далеко заплывать. Плавника нигде не было видно. Какие акулы? — подумала я, — в нашем море? Но думать мне не хотелось. Зацепившись пальцами за весло я искала в какую сторону мне плыть. Что-то черное виднелось впереди. Будь что будет. Надо двигаться. Подталкивая весло я плыла за ним, как будто оно могло меня от кого-то защитить. Но это было на тот момент единственное «существо» с которым я общалась и не хотела терять. Подплыв к чему-то черному, веслом начала толкать этот неизвестный предмет и поняла, что он твердый. Бросив весло я подплыла ближе, но так как было уже совсем темно, не знала с какого бока к нему подлезть. Все было скользким. Вдруг я наткнулась на что-то железное, что-то вроде арматуры. Ухватилась за нее и стала ногами обследовать на что можно опереться. Нога моя уперлась в какую-то расщелину и я смогла вскарабкаться на эту железку ухватившись еще за какие-то прутья. Подтянувшись, вползла наверх этого чего-то твердого, но верх оказался настолько мал, что я могла только сидеть на нем, а ноги свисали прямо в воду. Но я была и этому рада. Сколько же мне придется сидеть на этом островке с какими-то железными паучьими лапками? Стало совсем холодно. Меня начало трясти, то ли от холода, то ли от напряжения, чтобы вновь не оказаться в воде. Нет, долго я так не продержусь. Стала обшаривать вокруг своего места — надо что-то предпринимать. Нащупав возле себя торчащую железку я продырявила платье, просунула его конец и, как смогла, привязалась. Таких железок здесь оказалось множество, натыкала в них платье, закрутила, замотала. Если усну, то хотя бы не свалюсь в воду. Так и просидела до самого рассвета, засыпая и просыпаясь от того, что голова моя болталась то туда, то сюда. Видно, когда погружалась в сон, она, голова моя, меня и будила. Когда рассвело я обнаружила, что сижу на бетонной плите. Кто же ее сюда затащил? какой добрый человек? — подумала я. Но, что очень обрадовало, так это берег, который хорошо просматривался. Метров двести не больше, подумала я и стала «отстегиваться» от своих прутьев. Но не тут-то было. Я так крепко замоталась ими, что даже удивилась самой себе. В итоге пришлось дергать и выдирать все. От платья на мне мало чего осталось. Теперь нужно плыть. С ужасом обнаружила, что ноги почти не шевелятся. Стала разминать их, вначале в бедрах, затем по очереди поднимая одну потом другую ногу. Щипала, била, рвала, терла и крутила… Прошло довольно много времени. Уже стало припекать солнышко. Солнышко! Еще никогда я так не радовалась его теплу. Начала немного согреваться, благо кофточка на мне еще оставалась цела. Надо плыть! К ногам немного вернулась чувствительность, а вот пальцев ног пока еще не ощущала. Со страхом, что ноги откажут, сползла в воду и поплыла. Руки горели. К ногам вернулась чувствительность. Плыла медленно, боясь потерять силы, когда увижу берег — многих, увидевших берег, покидали силы. Почувствовав дно хотела встать, но ноги еще были слабы. Поплыла дальше пока не почувствовала, что касаюсь животом дна. Идти не могла. Встав на четвереньки поползла к песку. Только доползла и свалилась. Силы покинули меня и я провалилась в сон. Очнулась от того, что волна докатилась почти до плеч, чуть сдвинув меня назад, обратно в море. С диким ужасом, что вновь могу оказаться в воде, я стала так двигать руками и ногами, будто за мной гналась акула. Я доползла до самых кустов, где песок был уже горяч. Раскинувшись, тут же отключилась. Незнаю сколько прошло времени, но проснулась я от того, что кто-то толкал меня и смеялся. Я открыла глаза и увидела склонившихся надо мной двух мужчин. Это они смеялись и что-то обсуждали, но я ничего не понимала из того, что они говорят. Я села обхватив ноги руками и заплакала. Я плакала так сильно, что перепугала видавших виды мужиков. — Что с тобой?! Что случилось?! — спрашивали они меня одновременно. А я только рыдала и показывала рукой на море. Тогда один из них схватил меня и поставил на ноги, сильно-сильно прижал к своей груди. И мне вдруг стало так спокойно и не страшно, дрожь прошла. И как уж я им все рассказала? Но они поняли меня. — А спасло, — говорят они, — тебя то, что здесь когда-то хотели мост строить, навезли бетона, а дальше этого дело не пошло. Толкал же тебя дельфин, их тут много, целыми косяками ходят. А мы шли посмотреть сети, которые поставили рядом с твоим «островком». Как ты еще в них не угодила? И правда, в метре от меня лежала перевернутая лодка. — До центра далековато. Ты в Большаково попала, а тебе надо в Первомайский. Это километров восемь отсюда. Хочешь, подбросим на мотоцикле. Леша, подвези ее до электрички. В пять, как раз будет идти через Первомайск, еще целый час. Идти сможешь? — Смогу, только вот, — посмотрела я на себя. Остатки платья висели клочьями, кофта стала зеленой от водорослей и мха. Да и сама я вся в водорослях, ржавчине, синяках и ссадинах. Зато живая. Живая! Живая! — Леша, дай ей эту куртку: пусть хоть немного прикроется и денег дай на дорогу. Ну, давай дочка! Я не могла ничего говорить. Одна мысль — неужели я жива?! Неужели все это произошло со мной? Электричка останавливалась не далеко от дома, всего в двух кварталах. Да у меня и мысли не было ждать автобус. Зачем?! Я неслась домой. Домой! Домой! К детишкам, мамочке, а самое главное к своему самому, самому любимому. Влетела в калитку — никого. Пусто. Влетела в дом — тишина. Они сидели все за столом и молчали. — Вот она Я! Я живая! — хватала всех, тискала, обнимала. Муж мой произнес только одну фразу: «А я весь морфлот на ноги поднял — тебя искали.». Тут мой оптимизм как рукой сняло. Я обняла его за шею и горько заплакала. — Мама, мамочка не плачь, — дети ухватили меня за коленки и тоже начали плакать. На кресле сидела моя мама и смотрела на нас широко открытыми глазами. — МАМОЧКА, — опустилась я перед ней на колени, — КАК Я ВАС ВСЕХ ЛЮБЛЮ!.. Инна СУББОТИНА События сентября, 1980 г. Продолжение здесь. Об авторе Инна Лаврентьева (Субботина) родилась в Киргизии в 1948 году. Там же получила музыкальное образование по классу фортепиано, ставшее любимой профессией на всю жизнь. И после переезда в Краснодарский край в 1996 году, работала в тимашевской музыкальной школе. Здесь, за семилетнюю преподавательскую деятельность выпустила учеников с тремя красными дипломами. Выкарабкавшись после долгой болезни, в 2012 году начала писать рассказы о жизненных приключениях Светки Рябининой. Свои циклы о женщинах так и назвала «И это все о ней». До недавнего времени основными читателями были родственники и друзья. Теперь, своим творчеством решила поделиться с большой аудиторией. Из цикла: «И это все o ней» С работы я возвращалась почти бегом. На ходу соображая, что сделать в первую очередь и что приготовить на ужин. Успеть помыть маму она такая старенькая, что почти не встает и успеть досмотреть свой любимый сериал. Сегодня последняя и самая интересная должна быть серия. По пути я заскочила на рынок, купила немного апельсинов и сосисок — ужин почти готов. На улице стоял теплый сентябрьский день. Подходя к дому, через калитку я увидела своего мужа моющего во дворе машину. Стоп! Застучало в голове. Опять!…Сколько же можно говорить, просить! Ну, переодевайся когда приходишь с работы! Нет, поливает из шланга в новых, уже мокрых ботинках. Брюки, рубашка!… Опять ворох грязного белья. — Все, хватит, — как-то безразлично подумала я, — устала быть мамой, няней, кем угодно. Развернувшись, поплелась обратно. Мне все равно было куда идти только бы подальше от этой надоевшей картины жизни. Приплелась на пляж. Народу почти никого. Устало присела на какую-то лодку. Оглядевшись увидела, что она почти не привязана, а просто зацеплена за кол. Отвязав, я столкнула ее в воду. Сняла туфли, забралась в нее, почему-то тесно прижимая пакет с продуктами подсознательно еще думая, что ужин не готов и меня все ждут. Села на скамейку, бросила все под ноги. Море такое спокойное. Лодку тихо покачивало. Она была старая и с одним веслом, но это меня не беспокоило… Почему-то вспомнилось детство. Детский садик. Я была совсем маленькой — годика четыре. Помню, как на прогулке, когда нас выводили во двор сада, мальчишки сняв трусы и махая ими над головой бежали громко что-то вопя. Мы, девочки, тоже снимали трусики и тоже что-то громко визжа, бросались все врассыпную. Что это было? Зов природы? Улюлюкая, нагишом, как стая дикарей. Где в это время были наши воспитатели? Наверное, как всегда болтали между собой. Детсад я не любила. Во-первых, я не любила свою воспитательницу Клавдию Филипповну, она жила в одном с нами доме, на одной площадке. Когда случались какие-то праздники двери у всех были открыты. Все могли заходить друг к другу и поздравлять. Я бегала козликом по всей площадке, а когда забежала к Клавдии Филипповне то увидела, что мой папочка очень веселый лезет к ней под кофточку. Интуитивно я поняла что-то не очень хорошее по отношению к моей маме. Клавдия Филипповна смеялась от чего-то очень довольная. Я несколько раз проскакала мимо них, но они не обращали на меня никакого внимания. Я опять ускакала. Но с тех пор почему-то не стала любить свою воспитательницу. А во-вторых я не любила садик потому, что там надо было спать в обеденный час. Я была болтушка, все время кого-то смешила из соседей, но когда проходил воспитатель, закрывала глаза и притворялась что сплю. Воспитательница проходила мимо меня и говорила: — Всем спать! Видите, даже Света уже спит! — Да я сплю, — отвечала я. А когда воспитательница отдалялась, открывала один глаз, затем другой, поворачивалась к своим соседям, но с огорчением обнаруживала, что они спят… Однажды также открыв один глаз, затем другой я вдруг обнаружила под кроватью моего соседа большого белого червя. — Червяк! Червяк! — завопила я. На мой крик примчалась, вся красная, Клавдия Филипповна, за ней няня. — Ну надо же! — стали они шушукаться. У кого же он выпал такой огромный?! Селитер, теперь то я понимаю, что это было. …Семья у нас была большая. Я же самая маленькая. Когда пошла в первый класс, внезапно заболела брюшным тифом. Помню, боли никакой я не ощущала. Была только слабость и было очень жарко. Я все время просила пить. Почти полгода проболела, отстала, но учебу продолжила. В математике я была «баран» в полном смысле этого слова. Как-будто стоял какой-то блок и все, что объясняла мне сестра: «из одной трубы вливается, в другую выливается…» отскакивало от меня как об стенку горох. Зато во время объяснения задачи я вдруг открыв рот могла сказать: «Смотри, муха, как моется!». Получала подзатыльник, сестра решала за меня задачу, я переписывала и на этом математика моя заканчивалась. Читала я отлично. Писала без ошибок, хотя не учила никогда правил. Стихи это был мой конек за который я всегда получала отлично. Так вот, семья у нас была большая. Мама работала на двух работах, чтобы прокормить нас всех. Отец работал в ресторане, играл на саксофоне. Мама вечерами стирала, он начинал к ней придираться по пустякам: то ужин не такой, то еще что-то. В это время мы с сестрой сидели как мышки, боясь, что папа в очередной раз может обидеть маму. Разбить, снеся все, что было на столе одним махом или больно толкнуть маму. Сердце мое колотилось от страха, но в то же время звериная жестокость восставала у меня против отца. То я думала, вот бы дать ему по башке топором и закопать в погребе, чтобы никто не узнал даже мама. Когда они ходили к кому-то в гости, мы с ужасом ждали их с сестрой, гадая какие они придут и будет ли мама битая. Если они приходили веселые, то я, такая еще «маленькая мартышка», хватала отца, делала ему массаж, давила ему угри, лишь бы только он уснул и не придирался к маме. Грустно, но детство у меня все равно было счастливое. Мама такая добрая, внимательная. Ее очень любили все. Такая маленькая, миниатюрная, как она могла прощать отца? Наверное любила — отец был высокий, очень красивый и очень хороший музыкант. А может еще за что? Мама говорила, что он очень ласковый. Но как можно быть ласковым и жестоким одновременно?! Этого понять я до сих пор не могу. Эх, мама! Мамочка… Боже, что это?! Вода! Я вдруг ощутила под ногами воду. Апельсины плавали по дну лодки. Оглянувшись, я не увидела берега. Господи куда же меня занесло?! Вода! Вода кругом! И в лодке тоже. Она тихонько прибывала из каких-то щелей. Вытряхнув сосиски из пакета я стала лихорадочно вычерпывать им воду. Уже немного стемнело, подул ветерок, стало так жутко, страшно и холодно. А я в летнем шелковом платье. Хорошо, утром бежишь на работу еще прохладно вот и накинула на себя тоненькую кофточку. Чтобы я сейчас делала без нее? Она хоть немного согревала. Устав черпать я огляделась. Где я? Что со мной? Куда меня отнесло? Далеко ли до берега? Быстро темнело. Луна высвечивала дорожку. Что это?! Мне показалось или действительно плавник?! Боже! Акула! Да, вот еще раз! Немного подальше от лодки я вижу плавник. Это сосиски! Это сосиски, которые я выбросила за борт, привлекли ее внимание! Вот опять! Вот опять она приближается! Весло, где весло? Надо ударить ее по морде — говорят, помогает. Я судорожно рванулась к одному единственному веслу и стала выдергивать его из уключины, но не заметила, что лодка резко накренилась, зачерпнула воду и стала тонуть. От страха я камнем пошла под воду. Никаких мыслей, никаких попыток хотя бы барахтаться. Я камнем погружалась… Вдруг резко вылетела вверх. Глотнула воздуха, но увидев рядом плавник, снова пошла вниз, чувствуя, как это чудовище касается меня то ли брюхом, то ли спиной. Я опять на поверхности. Глотаю воздух вместе с водой, барахтаюсь. Что-то ударяет меня по руке. Весло! Откуда оно взялось?! Хватаюсь за него, как за соломинку и вместе с ним опять иду под воду. — Ну, нет, — уже лихорадочно думаю, — держаться надо чуть пальчиками, чтобы вновь не погрузиться и немного отдышаться. Весло было старое, толстое и широкое, как лопата для чистки снега. Чуть придерживая его пальцами, я приняла горизонтальное положение, чтобы опять не погрузиться и начала тихонечко дышать. Плавала я нормально. Еще бы, всю жизнь прожить на море. Но с годами стала бояться далеко заплывать. Плавника нигде не было видно. Какие акулы? — подумала я, — в нашем море? Но думать мне не хотелось. Зацепившись пальцами за весло я искала в какую сторону мне плыть. Что-то черное виднелось впереди. Будь что будет. Надо двигаться. Подталкивая весло я плыла за ним, как будто оно могло меня от кого-то защитить. Но это было на тот момент единственное «существо» с которым я общалась и не хотела терять. Подплыв к чему-то черному, веслом начала толкать этот неизвестный предмет и поняла, что он твердый. Бросив весло я подплыла ближе, но так как было уже совсем темно, не знала с какого бока к нему подлезть. Все было скользким. Вдруг я наткнулась на что-то железное, что-то вроде арматуры. Ухватилась за нее и стала ногами обследовать на что можно опереться. Нога моя уперлась в какую-то расщелину и я смогла вскарабкаться на эту железку ухватившись еще за какие-то прутья. Подтянувшись, вползла наверх этого чего-то твердого, но верх оказался настолько мал, что я могла только сидеть на нем, а ноги свисали прямо в воду. Но я была и этому рада. Сколько же мне придется сидеть на этом островке с какими-то железными паучьими лапками? Стало совсем холодно. Меня начало трясти, то ли от холода, то ли от напряжения, чтобы вновь не оказаться в воде. Нет, долго я так не продержусь. Стала обшаривать вокруг своего места — надо что-то предпринимать. Нащупав возле себя торчащую железку я продырявила платье, просунула его конец и, как смогла, привязалась. Таких железок здесь оказалось множество, натыкала в них платье, закрутила, замотала. Если усну, то хотя бы не свалюсь в воду. Так и просидела до самого рассвета, засыпая и просыпаясь от того, что голова моя болталась то туда, то сюда. Видно, когда погружалась в сон, она, голова моя, меня и будила. Когда рассвело я обнаружила, что сижу на бетонной плите. Кто же ее сюда затащил? какой добрый человек? — подумала я. Но, что очень обрадовало, так это берег, который хорошо просматривался. Метров двести не больше, подумала я и стала «отстегиваться» от своих прутьев. Но не тут-то было. Я так крепко замоталась ими, что даже удивилась самой себе. В итоге пришлось дергать и выдирать все. От платья на мне мало чего осталось. Теперь нужно плыть. С ужасом обнаружила, что ноги почти не шевелятся. Стала разминать их, вначале в бедрах, затем по очереди поднимая одну потом другую ногу. Щипала, била, рвала, терла и крутила… Прошло довольно много времени. Уже стало припекать солнышко. Солнышко! Еще никогда я так не радовалась его теплу. Начала немного согреваться, благо кофточка на мне еще оставалась цела. Надо плыть! К ногам немного вернулась чувствительность, а вот пальцев ног пока еще не ощущала. Со страхом, что ноги откажут, сползла в воду и поплыла. Руки горели. К ногам вернулась чувствительность. Плыла медленно, боясь потерять силы, когда увижу берег — многих, увидевших берег, покидали силы. Почувствовав дно хотела встать, но ноги еще были слабы. Поплыла дальше пока не почувствовала, что касаюсь животом дна. Идти не могла. Встав на четвереньки поползла к песку. Только доползла и свалилась. Силы покинули меня и я провалилась в сон. Очнулась от того, что волна докатилась почти до плеч, чуть сдвинув меня назад, обратно в море. С диким ужасом, что вновь могу оказаться в воде, я стала так двигать руками и ногами, будто за мной гналась акула. Я доползла до самых кустов, где песок был уже горяч. Раскинувшись, тут же отключилась. Незнаю сколько прошло времени, но проснулась я от того, что кто-то толкал меня и смеялся. Я открыла глаза и увидела склонившихся надо мной двух мужчин. Это они смеялись и что-то обсуждали, но я ничего не понимала из того, что они говорят. Я села обхватив ноги руками и заплакала. Я плакала так сильно, что перепугала видавших виды мужиков. — Что с тобой?! Что случилось?! — спрашивали они меня одновременно. А я только рыдала и показывала рукой на море. Тогда один из них схватил меня и поставил на ноги, сильно-сильно прижал к своей груди. И мне вдруг стало так спокойно и не страшно, дрожь прошла. И как уж я им все рассказала? Но они поняли меня. — А спасло, — говорят они, — тебя то, что здесь когда-то хотели мост строить, навезли бетона, а дальше этого дело не пошло. Толкал же тебя дельфин, их тут много, целыми косяками ходят. А мы шли посмотреть сети, которые поставили рядом с твоим «островком». Как ты еще в них не угодила? И правда, в метре от меня лежала перевернутая лодка. — До центра далековато. Ты в Большаково попала, а тебе надо в Первомайский. Это километров восемь отсюда. Хочешь, подбросим на мотоцикле. Леша, подвези ее до электрички. В пять, как раз будет идти через Первомайск, еще целый час. Идти сможешь? — Смогу, только вот, — посмотрела я на себя. Остатки платья висели клочьями, кофта стала зеленой от водорослей и мха. Да и сама я вся в водорослях, ржавчине, синяках и ссадинах. Зато живая. Живая! Живая! — Леша, дай ей эту куртку: пусть хоть немного прикроется и денег дай на дорогу. Ну, давай дочка! Я не могла ничего говорить. Одна мысль — неужели я жива?! Неужели все это произошло со мной? Электричка останавливалась не далеко от дома, всего в двух кварталах. Да у меня и мысли не было ждать автобус. Зачем?! Я неслась домой. Домой! Домой! К детишкам, мамочке, а самое главное к своему самому, самому любимому. Влетела в калитку — никого. Пусто. Влетела в дом — тишина. Они сидели все за столом и молчали. — Вот она Я! Я живая! — хватала всех, тискала, обнимала. Муж мой произнес только одну фразу: «А я весь морфлот на ноги поднял — тебя искали.». Тут мой оптимизм как рукой сняло. Я обняла его за шею и горько заплакала. — Мама, мамочка не плачь, — дети ухватили меня за коленки и тоже начали плакать. На кресле сидела моя мама и смотрела на нас широко открытыми глазами. — МАМОЧКА, — опустилась я перед ней на колени, — КАК Я ВАС ВСЕХ ЛЮБЛЮ!.. Инна СУББОТИНА События сентября, 1980 г. Продолжение здесь. Об авторе [[SAKURA{«type»:»thumb»,»id»:40371,»alt»:»»}]]Инна Лаврентьева (Субботина) родилась в Киргизии в 1948 году. Там же получила музыкальное образование по классу фортепиано, ставшее любимой профессией на всю жизнь. И после переезда в Краснодарский край в 1996 году, работала в тимашевской музыкальной школе. Здесь, за семилетнюю преподавательскую деятельность выпустила учеников с тремя красными дипломами. Выкарабкавшись после долгой болезни, в 2012 году начала писать рассказы о жизненных приключениях Светки Рябининой. Свои циклы о женщинах так и назвала «И это все о ней». До недавнего времени основными читателями были родственники и друзья. Теперь, своим творчеством решила поделиться с большой аудиторией.
Злоключения Светки Рябининой
Из цикла: «И это все o ней» С работы я возвращалась почти бегом. На ходу соображая, что сделать в первую очередь и что приготовить на ужин. Успеть помыть маму она такая старенькая, что почти не встает и успеть досмотреть свой любимый сериал