Цинния стала первым зацветшим растением, выращенным в невесомости на борту международной космической станции. Это произошло в январе 2016 года на установке Veggie (космическая ферма). Она не любила поздних цветов. Особенно тех, что здесь, на Кубани, называли «панычами». Жесткие и какие-то искусственные, они раскрывались в преддверии осени, служа сомнительным украшением клумб пыльного обжигающего августа. В них не было настоящего буйства цвета, а главное — в них не было надежды. Они не обещали ни любви, ни страстного, полного приключений лета, ни всего того, что кроется и неизменно наступает за весенним цветением. Их появление предвещало разве что близость ежегодного ритуала медленного угасания. …В левый кроссовок попал камешек. Сначала Виктория решила не обращать на него внимания, чтобы не терять времени, которое в утренние часы летело, как Усэйн Болт на дистанции 100 метров. Больная, метавшаяся в горячечном бреду августовская ночь отступала. И нужно было успеть вернуться с пробежки до того, как разъяренное солнце начнет поджаривать этот мир. Дремавшая под калиткой дворняжка проснулась и, пока Виктория балансировала на одной ноге, вытряхивая кроссовок, лениво ее обтявкивала. Хозяйка подворья, преклонных лет женщина, прикрикнув на пса, продолжила заниматься своими делами. Каждое утро Виктория видела ее — то вычищающей до блеска огород, то подметающей дорожки у дома, то собирающей в пакет пивные бутылки, что набросали под лавочку ночные обитатели улиц — алкаши. Сегодня она поливала те самые цветы, что так не нравились Виктории. — Доброе утро. Хозяйка взглянула, как обычно, неодобрительно, и, как обычно, слегка кивнула в ответ. «Надо ж, и где только силы берет?» — дивилась Виктория неуемности тщедушной старушки, которая, заменяя целый тимуровский отряд, приводила в порядок кусочек своего мира, пока все другие еще нежились в постелях. На вид сухая, жесткая, как те панычи, она не делала себе поблажек и не устраивала выходных. Регулярная уборка трансформировалась в закономерный результат: старенькая казацкая хатка, таившаяся в глубине идеально чистого дворика, весело глядела из-за вишен и кустов сирени, хотя и казалась домиком колдуньи. Сама «колдунья» — ни добрая, ни злая, скорее, знающая, ведающая тайны бытия, идеально вписывалась в общую картину, где завершающим аккордом были высаженные на улице панычи. Отмытые только что от пыли, они заиграли красками и больше не казались Виктории такими уж искусственными. Просто огонь жизни был сокрыт в них глубоко, надежно, чтобы ни зной, ни ветреный неуют приближающейся осени не смогли его погасить. …Днем позже, разглядывая в магазине полки с семенами цветов, что должны будут украсить палисадник ее дома следующей весной, Виктория заметила на одной из упаковок знакомые разноцветные помпоны. Вспомнила старушку, и как-то само пришло на ум слово «гармония». Оно объединило в одно целое и эти августовские, заполненные вороньими пророчествами рассветы, и тот домик с его неподвластной времени обитательницей, и эти дни на закате лета, украшенные желтыми, красными, белыми и розовыми соцветиями панычей. Она с удивлением обнаружила, что цветок на самом деле называется цинния. «Неприхотливое, нетребовательное к условиям выращивания растение, отличается устойчивостью к жаре и засухе», — было написано на оборотной стороне упаковки, которую она выложила на кассе рядом с семенами ибериса, агератума и луковицами всех тех прекрасных цветов, что первыми встречают каждую новую весну. Пусть будет и цинния, решила Виктория. Пусть… Как символ всепобеждающей жизни — ликующей, лучезарной, радужной, способной противостоять и палящему зною, и холоду надвигающейся вечности.[[SAKURA{«type»:»thumb»,»id»:30307,»alt»:»»}]] Цинния стала первым зацветшим растением, выращенным в невесомости на борту международной космической станции. Это произошло в январе 2016 года на установке Veggie (космическая ферма). Она не любила поздних цветов. Особенно тех, что здесь, на Кубани, называли «панычами». Жесткие и какие-то искусственные, они раскрывались в преддверии осени, служа сомнительным украшением клумб пыльного обжигающего августа. В них не было настоящего буйства цвета, а главное — в них не было надежды. Они не обещали ни любви, ни страстного, полного приключений лета, ни всего того, что кроется и неизменно наступает за весенним цветением. Их появление предвещало разве что близость ежегодного ритуала медленного угасания.  …В левый кроссовок попал камешек. Сначала Виктория решила не обращать на него внимания, чтобы не терять времени, которое в утренние часы летело, как Усэйн Болт на дистанции 100 метров. Больная, метавшаяся в горячечном бреду августовская ночь отступала. И нужно было успеть вернуться с пробежки до того, как разъяренное солнце начнет поджаривать этот мир. Дремавшая под калиткой дворняжка проснулась и, пока Виктория балансировала на одной ноге, вытряхивая кроссовок, лениво ее обтявкивала. Хозяйка подворья, преклонных лет женщина, прикрикнув на пса, продолжила заниматься своими делами. Каждое утро Виктория видела ее — то вычищающей до блеска огород, то подметающей дорожки у дома, то собирающей в пакет пивные бутылки, что набросали под лавочку ночные обитатели улиц — алкаши. Сегодня она поливала те самые цветы, что так не нравились Виктории. — Доброе утро. Хозяйка взглянула, как обычно, неодобрительно, и, как обычно, слегка кивнула в ответ. «Надо ж, и где только силы берет?» — дивилась Виктория неуемности тщедушной старушки, которая, заменяя целый тимуровский отряд, приводила в порядок кусочек своего мира, пока все другие еще нежились в постелях. На вид сухая, жесткая, как те панычи, она не делала себе поблажек и не устраивала выходных. Регулярная уборка трансформировалась в закономерный результат: старенькая казацкая хатка, таившаяся в глубине идеально чистого дворика, весело глядела из-за вишен и кустов сирени, хотя и казалась домиком колдуньи. Сама «колдунья» — ни добрая, ни злая, скорее, знающая, ведающая тайны бытия, идеально вписывалась в общую картину, где завершающим аккордом были высаженные на улице панычи. Отмытые только что от пыли, они заиграли красками и больше не казались Виктории такими уж искусственными. Просто огонь жизни был сокрыт в них глубоко, надежно, чтобы ни зной, ни ветреный неуют приближающейся осени не смогли его погасить. …Днем позже, разглядывая в магазине полки с семенами цветов, что должны будут украсить палисадник ее дома следующей весной, Виктория заметила на одной из упаковок знакомые разноцветные помпоны. Вспомнила старушку, и как-то само пришло на ум слово «гармония». Оно объединило в одно целое и эти августовские, заполненные вороньими пророчествами рассветы, и тот домик с его неподвластной времени обитательницей, и эти дни на закате лета, украшенные желтыми, красными, белыми и розовыми соцветиями панычей. Она с удивлением обнаружила, что цветок на самом деле называется цинния. «Неприхотливое, нетребовательное к условиям выращивания растение, отличается устойчивостью к жаре и засухе», — было написано на оборотной стороне упаковки, которую она выложила на кассе рядом с семенами ибериса, агератума и луковицами всех тех прекрасных цветов, что первыми встречают каждую новую весну. Пусть будет и цинния, решила Виктория. Пусть… Как символ всепобеждающей жизни — ликующей, лучезарной, радужной, способной противостоять и палящему зною, и холоду надвигающейся вечности.