Сценарий никогда не менялся, было известно наверняка, что, как только она подойдет к этому недостроенному зданию, тут же в окне второго этажа появится фигура в белом. И будет возникать в каждом следующем проеме по мере ее продвижения вдоль стены.Она помнила, как вырывалась из цепких лап сна — вязкого, обволакивающего — и садилась в кровати, изо всех сил стараясь не закрыть глаза, чтобы не заснуть и не оказаться снова под стеной того здания, где обосновалось… обосновалось… Где обосновалось что? Днем ходить мимо заброшенной стройки второклассница Наденька не боялась, они даже играли там с друзьями. Но ночью, во сне, здание внушало ужас и страх. Длинное, растянувшееся на полквартала в реальности, в сновидении оно становилось бесконечным, и она бежала изо всех сил, чтобы миновать его, но, как это часто бывает во сне, чувствовала, что почти не сдвинулась с места. …Позабыв почти все из детства, Надежда почему-то ясно, до мелочей помнила именно этот сон. Нет, она не воспроизводила его в уме специально, но всегда точно знала, на какой из полок памяти хранится давний ночной кошмар. Единственное, что напрочь забыла, — кем она тогда, в детстве, считала эту фигуру в белом. Ведьмой, приведением? Там, в детском сне, сдавленная тисками ужаса маленькая девчонка так ни разу и не решилась взглянуть в проем окна и только боковым зрением улавливала передвижение призрака. …Светка пропала в сентябре, в самом начале производственного сезона, когда рабочие руки на вес золота. В цеху к ее частому отсутствию привыкли и давно бы уже выгнали — баба катилась по наклонной, как с горки грузовик, у которого отказали тормоза. Но зарплата упаковщиц была небольшой и желающих стоять по десять часов у конвейера не находилось. Правда, в этот раз Надежда, бригадир смены, где без особого рвения трудилась Светка, дала себе слово, что избавится от горе-работницы, как только та объявится, пока она не покалечилась по пьяни, испортив предприятию показатели по технике безопасности, а Надежде — трудовую биографию. Светка не была шибко умной, но уродилась хорошенькой. К тому же была чистюлей, что было странно при ее разгульной жизни. Рабочий халат, выстиранный, выглаженный, с вышитыми на кармане алыми маками, всегда сиял белизной. Накрахмаленная косынка идеально сидела на ловко уложенной прическе из темных густых кос. Да, разрушительное влияние алкоголя становилось все заметнее, но Светка все еще могла вызвать интерес у противоположного пола. Обусловлен он, впрочем, был скорее тем, что, опрокинув стаканчик, мадам становилась общедоступной любому, кто угощал дармовой выпивкой, а наутро ни черта не помнила. Иногда она исчезала еще до окончания смены, как правило ночной, укатив в машине с очередными ухажерами, и Надежда, кроя непутевую последними словами, срочно искала ей замену, а то и сама становилась к конвейеру. Когда Светку начинали корить за непотребное поведение, она сидела с потупленным взором — дура-дурой, словно вообще не понимала, о чем речь: часто хлопала ресницами, глядела в пустоту и испытывала видимое облегчение, как только «экзекуция» заканчивалась. Короче, очередная попытка достучаться до Светкиного благоразумия, которого давно и след простыл, в очередной раз заканчивалась ничем. И вот она пропала. Спустя время давно уставшие от Светкиных загулов родные, конечно, сообщили об этом правоохранителям. В участке заявление приняли, но особого рвения не проявили: Светку здесь тоже хорошо знали и не сомневались, что та отвисает где-то на блат-хате, как местные называли нехорошие дома, облюбованные асоциальными элементами. Да и не до поисков непутевой было. В поселке объявился давняя головная боль блюстителей порядка — Слизень, недавно отсидевший за изнасилование и вроде бы снова взявшийся за старое. И хоть достоверно никто ничего не знал, в народе нарастала паника, истории, одна другой зловещее, передавались из уст в уста и стали любимой темой для обсуждения на лавочках. Говорили, что жертв он подстерегал ночью, угрожая ножом, что на память, как трофей, забирал у несчастных что-нибудь из одежды, которую, по слухам, любил напяливать на себя. Но это уже был чистый домысел — в самом деле, кто мог знать, в какой именно одежде предпочитал щеголять Слизень, если он вообще существовал, в чем Надежда, пресекавшая эти вредоносные разговоры, начинала сомневаться. Гром грянул, когда одну из работниц, возвращавшуюся поздно со смены пешком (пройти-то надо было всего два квартала) подстерег какой-то отморозок. Отделавшись гематомой в пол-лица и разорванной одеждой, она каким-то чудом смогла сбежать. Впрочем, гораздо хуже синяка и заплывшего кровью глаза был шок, от которого женщина оправиться так и не смогла, все время повторяя, что это и был пресловутый Слизень. С той поры с ночной смены всех развозила по домам дежурная машина — «ГАЗон» с будкой для перевозки людей, прозванный в народе «походкой». Надежда грузила в будку свой велик, на котором добиралась на работу днем, садилась в кабину рядом с водителем и каталась с ним по поселку до тех пор, пока последняя из работниц не оказывалась за калиткой своего двора. Только потом водитель вез домой саму Надежду. На месте помогал вытащить из будки велосипед и не уезжал, ждал, когда она крикнет от калитки, что добралась. Кроме того, что это было неудобно, домой Надя попадала часам к трем ночи, ложилась и вскоре вставала — не могла спать по утрам. К концу недели от постоянного недосыпа превращалась в фурию, и с этим надо было что-то делать. Собственно, об этом она и размышляла, пока крутила педали велосипеда, свернув по привычке на короткую дорогу. Надежда выбирала этот путь, когда хотела доехать быстрее, чтобы не опоздать на работу, и шел он аккурат мимо развалин, что когда-то были местом событий в ее детских снах. За долгие годы, что минули с той поры, заброшенная стройка, которой так и не суждено было стать полноценным зданием, стала еще заброшенней. Глядя на жалкие руины, женщина отмечала про себя, что они вряд ли кого могли теперь испугать. И если бы кто-то сказал ей, что на этом участке пустынной улицы она каждый раз непроизвольно начинает крутить педали велосипеда чуть быстрее, она бы сильно удивилась. Впрочем, сегодня мысли были далеки от мистики, ее занимали достаточно будничные вещи. С одной стороны, рассуждала она, муж давно предлагал возить ее на работу на машине. С другой, двухколесное средство передвижения давало ей чувство свободы и возможность распоряжаться временем по своему усмотрению. Вот как сейчас, когда велосипед — большой, надежный, хотя и мужской, но с переделанной рамой — нес ее навстречу ветру мимо дворов, пустыря и… «детских кошмаров с заброшенной стройки». Эта мысль пришла внезапно, и Надежда вдруг ощутила укол совести: за всей этой суетой совсем забыла про Непутевую, а ведь прошло почти три месяца с тех пор как видели ее в последний раз. Светка в тот день решила отметить свой день рождения. Была трезвой и вся светилась, как ее белоснежный рабочий халатик с красными маками. Надежде даже на мгновение показалось, что не все еще для Светки потеряно. Тем более что та притащила угощение: огромный торт, лимонад и никакой выпивки. Дамы из их смены — приличные, замужние — поначалу воротили от сладостей нос, но Надежда настояла, чтобы все сели за небольшой столик в женской бытовке и дали Светке возможность побыть как все, как будто она нормальная, как будто одна из них. И та была счастлива, обнося всех тортом, и не замечала презрительных взглядов коллег, даже не пытавшихся скрыть, что в этом мероприятии они участвуют не по своей воле. Таким же взглядом они измеряли Надежду, когда Светка на следующий день не явилась на работу. Весь их вид говорил: «Ну что, съела? Исправилась твоя непутевая, как же! Горбатого могила исправит!». Уже почти миновав развалины, Надежда приняла два твердых решения. Во-первых, она сегодня же позвонит Светкиным родным и узнает, как там дела с поисками. Во-вторых, скажет мужу, что согласна ездить на машине. «Так что прощайте развалины!», подумала она, радуясь, что больше не придется бывать в этом неуютном месте. Осознав, что проезжает здесь, возможно, в последний раз, все же не стала, как и тогда, в детских кошмарах, оборачиваться, чтобы заглянуть в пустые глазницы старого здания. Слегка прибавив ходу, она всматривалась в манящую даль, думая о всяких приятных вещах в будущем, а потому не заметила белой фигуры в одном из оконных проемов наполовину разрушенного второго этажа. Если бы она взглянула, то убедилась бы, что это не призрак и уж тем более не ведьма. Вполне реальный мужчина, пристально наблюдавший за ней из-за стены, был неприметным, невзрачным, за исключением одной детали. На нем была спецодежда — белый рабочий халат, какой носят на пищевых производствах, — женский, судя по вышитым на кармане алым макам.[[SAKURA{«type»:»thumb»,»id»:29884,»alt»:»»}]] Сценарий никогда не менялся, было известно наверняка, что, как только она подойдет к этому недостроенному зданию, тут же в окне второго этажа появится фигура в белом. И будет возникать в каждом следующем проеме по мере ее продвижения вдоль стены.Она помнила, как вырывалась из цепких лап сна — вязкого, обволакивающего — и садилась в кровати, изо всех сил стараясь не закрыть глаза, чтобы не заснуть и не оказаться снова под стеной того здания, где обосновалось… обосновалось… Где обосновалось что? Днем ходить мимо заброшенной стройки второклассница Наденька не боялась, они даже играли там с друзьями. Но ночью, во сне, здание внушало ужас и страх. Длинное, растянувшееся на полквартала в реальности, в сновидении оно становилось бесконечным, и она бежала изо всех сил, чтобы миновать его, но, как это часто бывает во сне, чувствовала, что почти не сдвинулась с места. …Позабыв почти все из детства, Надежда почему-то ясно, до мелочей помнила именно этот сон. Нет, она не воспроизводила его в уме специально, но всегда точно знала, на какой из полок памяти хранится давний ночной кошмар. Единственное, что напрочь забыла, — кем она тогда, в детстве, считала эту фигуру в белом. Ведьмой, приведением? Там, в детском сне, сдавленная тисками ужаса маленькая девчонка так ни разу и не решилась взглянуть в проем окна и только боковым зрением улавливала передвижение призрака. …Светка пропала в сентябре, в самом начале производственного сезона, когда рабочие руки на вес золота. В цеху к ее частому отсутствию привыкли и давно бы уже выгнали — баба катилась по наклонной, как с горки грузовик, у которого отказали тормоза. Но зарплата упаковщиц была небольшой и желающих стоять по десять часов у конвейера не находилось. Правда, в этот раз Надежда, бригадир смены, где без особого рвения трудилась Светка, дала себе слово, что избавится от горе-работницы, как только та объявится, пока она не покалечилась по пьяни, испортив предприятию показатели по технике безопасности, а Надежде — трудовую биографию. Светка не была шибко умной, но уродилась хорошенькой. К тому же была чистюлей, что было странно при ее разгульной жизни. Рабочий халат, выстиранный, выглаженный, с вышитыми на кармане алыми маками, всегда сиял белизной. Накрахмаленная косынка идеально сидела на ловко уложенной прическе из темных густых кос. Да, разрушительное влияние алкоголя становилось все заметнее, но Светка все еще могла вызвать интерес у противоположного пола. Обусловлен он, впрочем, был скорее тем, что, опрокинув стаканчик, мадам становилась общедоступной любому, кто угощал дармовой выпивкой, а наутро ни черта не помнила. Иногда она исчезала еще до окончания смены, как правило ночной, укатив в машине с очередными ухажерами, и Надежда, кроя непутевую последними словами, срочно искала ей замену, а то и сама становилась к конвейеру. Когда Светку начинали корить за непотребное поведение, она сидела с потупленным взором — дура-дурой, словно вообще не понимала, о чем речь: часто хлопала ресницами, глядела в пустоту и испытывала видимое облегчение, как только «экзекуция» заканчивалась. Короче, очередная попытка достучаться до Светкиного благоразумия, которого давно и след простыл, в очередной раз заканчивалась ничем. И вот она пропала. Спустя время давно уставшие от Светкиных загулов родные, конечно, сообщили об этом правоохранителям. В участке заявление приняли, но особого рвения не проявили: Светку здесь тоже хорошо знали и не сомневались, что та отвисает где-то на блат-хате, как местные называли нехорошие дома, облюбованные асоциальными элементами. Да и не до поисков непутевой было. В поселке объявился давняя головная боль блюстителей порядка — Слизень, недавно отсидевший за изнасилование и вроде бы снова взявшийся за старое. И хоть достоверно никто ничего не знал, в народе нарастала паника, истории, одна другой зловещее, передавались из уст в уста и стали любимой темой для обсуждения на лавочках. Говорили, что жертв он подстерегал ночью, угрожая ножом, что на память, как трофей, забирал у несчастных что-нибудь из одежды, которую, по слухам, любил напяливать на себя. Но это уже был чистый домысел — в самом деле, кто мог знать, в какой именно одежде предпочитал щеголять Слизень, если он вообще существовал, в чем Надежда, пресекавшая эти вредоносные разговоры, начинала сомневаться. Гром грянул, когда одну из работниц, возвращавшуюся поздно со смены пешком (пройти-то надо было всего два квартала) подстерег какой-то отморозок. Отделавшись гематомой в пол-лица и разорванной одеждой, она каким-то чудом смогла сбежать. Впрочем, гораздо хуже синяка и заплывшего кровью глаза был шок, от которого женщина оправиться так и не смогла, все время повторяя, что это и был пресловутый Слизень. С той поры с ночной смены всех развозила по домам дежурная машина — «ГАЗон» с будкой для перевозки людей, прозванный в народе «походкой». Надежда грузила в будку свой велик, на котором добиралась на работу днем, садилась в кабину рядом с водителем и каталась с ним по поселку до тех пор, пока последняя из работниц не оказывалась за калиткой своего двора. Только потом водитель вез домой саму Надежду. На месте помогал вытащить из будки велосипед и не уезжал, ждал, когда она крикнет от калитки, что добралась. Кроме того, что это было неудобно, домой Надя попадала часам к трем ночи, ложилась и вскоре вставала — не могла спать по утрам. К концу недели от постоянного недосыпа превращалась в фурию, и с этим надо было что-то делать. Собственно, об этом она и размышляла, пока крутила педали велосипеда, свернув по привычке на короткую дорогу. Надежда выбирала этот путь, когда хотела доехать быстрее, чтобы не опоздать на работу, и шел он аккурат мимо развалин, что когда-то были местом событий в ее детских снах. За долгие годы, что минули с той поры, заброшенная стройка, которой так и не суждено было стать полноценным зданием, стала еще заброшенней. Глядя на жалкие руины, женщина отмечала про себя, что они вряд ли кого могли теперь испугать. И если бы кто-то сказал ей, что на этом участке пустынной улицы она каждый раз непроизвольно начинает крутить педали велосипеда чуть быстрее, она бы сильно удивилась. Впрочем, сегодня мысли были далеки от мистики, ее занимали достаточно будничные вещи. С одной стороны, рассуждала она, муж давно предлагал возить ее на работу на машине. С другой, двухколесное средство передвижения давало ей чувство свободы и возможность распоряжаться временем по своему усмотрению. Вот как сейчас, когда велосипед — большой, надежный, хотя и мужской, но с переделанной рамой — нес ее навстречу ветру мимо дворов, пустыря и… «детских кошмаров с заброшенной стройки». Эта мысль пришла внезапно, и Надежда вдруг ощутила укол совести: за всей этой суетой совсем забыла про Непутевую, а ведь прошло почти три месяца с тех пор как видели ее в последний раз. Светка в тот день решила отметить свой день рождения. Была трезвой и вся светилась, как ее белоснежный рабочий халатик с красными маками. Надежде даже на мгновение показалось, что не все еще для Светки потеряно. Тем более что та притащила угощение: огромный торт, лимонад и никакой выпивки. Дамы из их смены — приличные, замужние — поначалу воротили от сладостей нос, но Надежда настояла, чтобы все сели за небольшой столик в женской бытовке и дали Светке возможность побыть как все, как будто она нормальная, как будто одна из них. И та была счастлива, обнося всех тортом, и не замечала презрительных взглядов коллег, даже не пытавшихся скрыть, что в этом мероприятии они участвуют не по своей воле. Таким же взглядом они измеряли Надежду, когда Светка на следующий день не явилась на работу. Весь их вид говорил: «Ну что, съела? Исправилась твоя непутевая, как же! Горбатого могила исправит!». Уже почти миновав развалины, Надежда приняла два твердых решения. Во-первых, она сегодня же позвонит Светкиным родным и узнает, как там дела с поисками. Во-вторых, скажет мужу, что согласна ездить на машине. «Так что прощайте развалины!», подумала она, радуясь, что больше не придется бывать в этом неуютном месте. Осознав, что проезжает здесь, возможно, в последний раз, все же не стала, как и тогда, в детских кошмарах, оборачиваться, чтобы заглянуть в пустые глазницы старого здания. Слегка прибавив ходу, она всматривалась в манящую даль, думая о всяких приятных вещах в будущем, а потому не заметила белой фигуры в одном из оконных проемов наполовину разрушенного второго этажа. Если бы она взглянула, то убедилась бы, что это не призрак и уж тем более не ведьма. Вполне реальный мужчина, пристально наблюдавший за ней из-за стены, был неприметным, невзрачным, за исключением одной детали. На нем была спецодежда — белый рабочий халат, какой носят на пищевых производствах, — женский, судя по вышитым на кармане алым макам.