…Устало взобрался он на высокую железнодорожную насыпь и замер в изумлении. С этой небольшой возвышенности ему открылся чудный вид на старинную кубанскую станицу, широко раскинувшуюся по берегу большой степной реки. Низенькие хатки под камышовыми крышами, высокие тополя без летнего убора, похожие на темные пики… Как же он соскучился по этой родной красоте. Даже слезы навернулись. Но надо спешить. День заканчивался, а значит, становился короче отпуск.
При выписке из госпиталя ему дали неделю на восстановление здоровья. Он решил во что бы то ни стало съездить домой на Кубань. Он знал, что основную ее часть уже освободили. Но что с женой и детьми, он не знал. Сердце сжималось от тревоги.
Оформляя проездные документы, назвал ближайшую к станице железнодорожную станцию. Майор, готовивший документы, услышав ее название, воскликнул: «Вот и попутчик нашелся!». Предложил сопроводить к семье на Кубань выздоравливающего бойца. «Он из твоих мест. Правда, после контузии неспокойный, но ты справишься». И, предупреждая возражения, добавил: «Я тебе два дня к отпуску добавлю».
Делать нечего, два дня — хороший стимул.
Но как же он намучился с тем бедолагой. Тот то кидался в драку, то замирал камнем, и ни с места. Но самое большое потрясение было на хуторе, куда он привез его на четвертые сутки. Родные не узнали своего солдата! И в хату боялись пускать. «Ни, це нэ Петро!» — кружила вокруг жена, а мать молча вздыхала и плакала. Петро стоял безучастный.
«Как же меня встретят, ведь пять лет не виделись. Этот за год изменился так, что родная мать не узнала…». С этими грустными мыслями он по шпалам поспешил на станцию.
На вокзале после бомбежек уцелел только зал ожидания. В нем топилась печь, на стене тускло светила керосиновая лампа. Дежурный по вокзалу не порадовал: «В вашем направлении поезд будет только завтра к обеду». Это огорчило, но делать нечего, надо было как-то устраиваться на ночевку и ждать. Пассажиров было немного, в основном военные, поэтому он без труда нашел местечко у печки. Только задремал, как услышал зычный командирский голос: «Товарищи офицеры, прошу пройти со мною в комендатуру!». Откликнулось трое. Они вступили в густую темень прифронтовой полосы и след в след потянулись за старшим командиром. Чтобы попасть в комендатуру, надо было преодолеть широкую привокзальную площадь, словно киселем залитую жидкой грязью. Держась друг за друга, они брели по этой жиже, стараясь не зачерпнуть через верх голенища сапог кубанского чернозема.
В кабинете коменданта было тепло, он пригласил их сесть, поставил на стол алюминиевую кружку, а потом нырнул под стол и торжественно выставил четверть с кукурузиной в горлышке. Оглядел строгим взглядом гостей и торжественно произнес:
«Сегодня 23 февраля — День Красной Армии. Предлагаю выпить за доблестных бойцов и командиров, за нашего главнокомандующего товарища Сталина!».
Выпил, по очереди налил гостям, потом предложил сказать тост старшему по званию: «Скажи, политрук». Тот был краток: «За Победу!». Еще раз выпили, согрелись. Потекла беседа. Два молоденьких лейтенанта были немногословны: после командирских курсов едут на фронт. А политрук разоткровенничался: еду в отпуск после ранения. С женой не виделся пять лет. Как призвали в 38-м на действительную службу, так пять лет под погонами, в окопах, на передовой: то Дальний Восток, то под Москвой, то Сталинград… Отпуска осталось три дня, а дежурный обещает поезд только завтра к обеду. «Да-а-а, дела, — задумчиво протянул комендант, а потом вдруг оживился: — Я тебе помогу. Через полчаса будет литерный на Новороссийск, попрошу взять тебя. Пошли!».
Также, почти вплавь, преодолели площадь, вы-шли на перрон. Уже горел зеленый глаз семафора, а комендант давал краткие наставления: «На твоей станции у него нет остановки, но мы попросим притормозить, а ты на ходу спрыгнешь».
«Литерный состав с военным грузом остановить в неположенном месте — это же трибунал», — лихорадочно соображал политрук. Комендант, словно прочитав его мысли, похлопал по плечу: «Не дрейфь, прорвемся! Здесь прифронтовая полоса, на каждом шагу экстремальные ситуации!». Он сказал это по-мужски просто и кратко, но суть была понятна: не переживай, все получится! Они обнялись.
Ту поездку на литерном в кабине машиниста, рядом с пышущей адским пламенем топкой, он запомнил навсегда. Она стала лейтмотивом его последующей жизни. В безвыходных ситуациях он вспоминал пожилого коменданта и чувствовал его руку на своем плече: «Не дрейфь, прорвемся!».
