Причудливая вещь — память. Бывает, выдаст невесть что, и думаешь, было ли это на самом деле или просто приснилось когда-то? А то вдруг место, где ты точно впервые, покажется странно знакомым. Даже термин придумали — дежавю. Но в этот раз никакого дежавю не было — я сразу поняла, что уже видела эту картинку: навес на прибрежном песке, за ним калитка в заборе, от нее мощеная дорожка идет вдоль открытых беседок и лавочек. Кто ж знал, что спустя целую жизнь окажусь в санатории по соседству с бывшим пионерским лагерем, где отдыхала еще школьницей целую смену.
Как же он назывался-то? «Рассвет»? «Океан»? «Урожай»? «Бригантина»? И как вообще можно было ни разу не вспомнить об этом, особенно с учетом той странной истории, что тут произошла.
…В то лето старшая сестра, окончив институт, засобиралась замуж. Дома шла усиленная подготовка к скорой свадьбе, а меня, чтобы не мешалась под ногами, отправили к морю.
Помню, лагерь мне не нравился. Ходить везде строем, в воду — на десять минут до буйков, где по пояс. И еще вот этот утренний кошмар — «Вставай, вставай! Зарядку начинай!» — в исполнении пионерского горна. Не мое это… Но кое-что интересное было. И начиналось оно сразу после отбоя, как только гас свет в спальной комнате и замолкали шаги вожатых за дверью.
Пока мальчишки нашего отряда развлекались тем, что тупо мазали друг друга зубной пастой, мы, девочки, устраивали вечера страшных историй. Страшилки из советского детства про черную руку, гроб на колесиках и белую женщину, пугающую водителей на дороге, — это классика пионерских лагерей времен СССР. На закуску я, в то время сильно подсевшая на малороссийскую мистику Гоголя, пересказывала на свой лад что-нибудь из «Вечеров на хуторе близ Диканьки». «Лена, ну, пожалуйста, давай еще», — просили девочки, и я, вдохновленная уговорами, старалась изо всех сил, то понижая голос до сиплого шепота, то завывая на все лады. Особенным успехом пользовалась сцена из «Страшной мести», где мертвец встает из могилы и жутко кричит, протягивая к небу руки с когтистыми пальцами. Однажды в самый кульминационный момент приоткрылось окно и в комнату влетела лягушка — так мальчишки, выбравшиеся наружу, решили нас испугать. Получилось очень эффектно, визжали даже те, кто спал далеко от окон, которые с той поры мы стали плотно закрывать, какой бы душной ни была ночь.
Завершались пионерские посиделки в полночь игрой в Панночку. Делали это так. Одна из девочек ложилась на пол, скрестив на груди руки и закрыв глаза. Другие вставали вокруг и начинали по очереди читать заклинание:
— Панночка помЭрла, — говорила та, что стояла в изголовье, и остальные эхом повторяли: Панночка помэрла, Панночка помэрла, Панночка помэрла…
— Будем ее хоронить!..
— Пусть ее черти хоронят! — на слове «черти» интонация неизменно повышалась, после чего под шею, туловище и ноги «Панночки» участники с двух сторон подкладывали по два пальца и, произнеся «аминь», начинали подъем тела.
Девочку, что приходила к нам на посиделки из другого отряда, в лицо помню плохо. Но именно ее — тоненькую, хрупкую, небольшого росточка — всегда выбирали на роль Панночки. Видимо, оттого подъем давался удивительно легко, даже если оставляли всего по одному пальцу для поддержки. Тело, казалось, зависало в воздухе, абсолютно недвижимая Панночка явно заслуживала кинопремию за свою блистательную игру: ресничка не вздрогнет, ни вздоха, ни шороха. Ее появления всегда ждали с нетерпением. Панночка приносила с собой угощенье — яблоки, конфеты, а главное — жвачку. Этот атрибут загнивающего капитализма в ту пору в СССР практически невозможно было достать. Пластинки извлекались из упаковки и делились на маленькие кусочки, чтобы хватило всем.
В какую-то из ночей мы были застигнуты вожатыми, и посиделки со страшилками пришлось на время прервать. Однако в самую последнюю перед окончанием смены ночь решено было не спать совсем и оторваться по полной. Тут-то и вспомнили, что никто из нас не знает, где искать нашу девочку со жвачками. Она всегда приходила к нам сама на наши магические ночи, а днем мы ее никогда не видели. Да и не старались, если честно. Лагерная жизнь слишком насыщенная, чтобы оставлять место для чего-то еще.
— Вроде бы она говорила, что из шестого отряда, — вспомнила наш командир Нина.
— А разве вы не из одного города? Мы думали, она к тебе в гости приходит, — ответили девочки, вызвав недоумение командира.
Отправились искать шестой отряд.
— Чего? Какой еще шестой отряд? В лагере их всего пять, — отчеканила вожатая Верочка, недовольная тем, что ее отвлекли от общения с местным красавцем спортинструктором Юрой.
— Был шестой, — неожиданно включился в разговор Юрий Васильевич, как уважительно звали его младшие, — года три назад, я тогда первое лето здесь работал. Во-о-он в том корпусе, где сейчас библиотека и комната настольных игр. История там вышла некрасивая, девочка пропала, ее, слышал, так и не нашли. Вечером воспитатель пришла перекличку делать: кого называет, тот должен откликнуться: «Здесь!». А девчонка, когда до нее очередь дошла, возьми и скажи «Нету!». Обычная шалость, но воспитательница просто взбесилась. Заставила ее выйти из комнаты и встать в угол на крыльце. Видите, в том корпусе двери не как в остальных: выходят не в коридор, а сразу в общий открытый проем под навесом, наподобие крыльца. То есть практически — во двор, на улицу. На отбывание повинности женщина отвела бедолаге полчаса и ушла, но когда через время вернулась, то девочки не обнаружила. Сначала сама искала, потом, когда стало ясно, что дело серьезное, подключились все: педагоги, охранники, вожатые, старшие ребята. Ходили и к воротам, что в город ведут, и к калитке на пляж — никаких следов.
Всю ночь искали, никто глаз не сомкнул. Утром родителей вызвали, милиция подключилась, да все понапрасну. Корпус вскоре после этого закрыли, а позже под клуб по интересам переделали.
— А как звали девочку? — спросила Нина.
— Имени не помню. Да никто ее по имени и не звал. Девчонка уж больно хорошенькая была — стройненькая такая, как куколка, вот и прозвали ее не то Принцессой, не то….
— Панночкой? — неожиданно произнесла Нина.
— Точно! Панночка! А ты откуда знаешь?
…Наша ли это была девочки или нет — неизвестно. Да только ни о каком прощальном вечере со страшилками речь больше не шла. В полном молчании мы отправились за чемоданами, которые в лагере хранились в специальном помещении. Решили с вечера собрать вещи и лечь пораньше. Спальная комната встретила прохладой, несмотря на душный июльский вечер. Мы закрыли окна и принялись умащивать среди вещей свои «драгоценности»: ракушечные бусы, красивые камешки, перламутровые раковины и грамоты за победы в конкурсах. Завтра мы всплакнем, обменяемся адресами, по которым никогда не напишем, и долго будем махать из автобуса провожающим и нашему лагерю. А сегодня — спать.
Дальнейшее помню по сбивчивому рассказу нашего командира отряда Нины, чей крик разбудил нас в утро отъезда. Она утверждала, что проснулась от утреннего холода. Подумала: «Неужели кто-то додумался открыть окно?». Встала, откинула легкую занавеску, торопливо закрыла створку и услышала легкий стук об пол — что-то небольшое упало с подоконника, видно, смахнула нечаянно. Присмотрелась и замерла в изумлении — пачка жвачки ярко-желтым пятном мерцала у ног. Той самой, с лимонным вкусом, что мы еще недавно делили на кусочки, чтобы хватило всем-всем.
