Обычно это бывало в апреле, когда у обоих его детей с интервалом в неделю следовали дни рождения. Почему этот номер ожил сейчас, в конце октября, Елена Викторовна не имела ни малейшего понятия, но на всякий случай приготовилась сказать, что свободных средств у нее нет.
— Вчера из Москвы Лешка приехал, к родителям погостить, хочет всех наших в кафе собрать. Про тебя тоже спрашивал. Придешь? — выпалил Геннадий без предисловий, словно последний раз они беседовали только вчера, а не два года тому назад, но, спохватившись, добавил, — Ален, ты Лешку-то, из параллельного, помнишь?
…В их небольшой начальной сельской школе обычно бывало по два класса — «а» и «б». «Ашники» — с виду примерные, чистенькие — дети крутых и не очень начальников, завмагов и завскладов — доставались заслуженной-перезаслуженной учительнице, чьи методики всем ставили в пример. Вся остальная мелочь рабоче-крестьянского и полуинтеллигентского происхождения ходила в класс «б». В нем — у строгой Тамары Сергеевны, единственной, кто мог справляться со столь разношерстной толпой, — учились и Аленка с Генкой. Своих подопечных опытный педагог держала в ежовых рукавицах, так что угол справа от доски редко пустовал. Про нее говорили, что с ее классами, когда они переходили из начальной школы в среднюю, потом никто не мог сладить. Привыкнув к строгости, «бэшники», прошедшие науку Тамары Сергеевны, признавали только железную руку.
«Ашники» в среднем учились лучше — сплошь хорошисты и парочка отличниц. В классе «б», куда ходили и ребята из многодетных семей, и учительские отпрыски, и наследники представителей немногочисленного сельского пролетариата, успеваемость была сильно поляризованной. Если отличник, то настоящий, если двоечник, то конченый. Однако Тамаре Сергеевне удавалось так все выстроить, что успевающие ученики помогали отстающим, для чего их сажали за одну парту. Аленку посадили с Ритой. У этой девочки была только мама и жили они с ней на дальнем хуторе, откуда учеников привозили в школу на стареньком «ПАЗике». Риткина мать работала в колхозе на тракторе. На нем же приезжала в школу, когда ее вызывали за дочкины двойки. В этот момент весь класс высыпал в коридор, чтобы посмотреть на эту странную особу: она носила кирзачи, фуфайку и ультракороткую стрижку, в общем, выглядела как мужик.
Учеба Рите не давалась совсем, возможно еще и потому, что она чаще болела, чем ходила в школу. Ее одежда и обувь выдавали крайнюю бедность, которая бросалась в глаза даже в их непрезентабельном классе. Но самые обидные насмешки вызывала спортивная форма бедолаги — обычные черные мужские трусы и серая от старости мужская майка.
Нет, Алена над ней не смеялась, но тот факт, что их посадили вместе, посчитала чуть ли не оскорблением. Она старательно отворачивалась от Риты когда та, не зная как решить пример, пыталась заглянуть к Алене в тетрадку.
— Тамара Сергеевна, она у меня списывает, — пожаловалась в конце-концов Аленка и тут же заработала свой первый угол, что стало для нее хорошим лекарством от зазнайства. Еще она усвоила: Тамара Сергеевна не жалует ябед.
Вскоре Рита перестала ходить в школу. Говорили, болезнь ее обострилась, пришлось лечь в больницу. А случилось это в самом конце учебного года, после того, как на переменке кто-то из пацанов сильно ударил девочку по голове. Они всем классом простояли два урока подряд по струнке, но так и не признались Тамаре Сергеевне в том, что знали почти все ребята. Риту ударил Лешка из параллельного. Он-то со своими приятелями из «а» класса никогда не упускал возможности поиздеваться над более слабым. «Бэшники» и сами ангелами не были, но жестокостью не отличались — если шутили, то без злости.
Окончилась учеба, начались каникулы. Аленка, не вылезавшая из реки, загорела до черноты, а в конце лета побывала на море. Вернувшись, ходила везде в нацепленных на шею ракушечных бусах — ну, чисто чунга-чанга. Они с подружками шили пупсам наряды, играли в съедобное-несъедобное, ловили земляных пауков на смолу и совсем не вспоминали про Риту. Даже не сразу заметили, когда снова пошли 1 сентября в школу, что ее по-прежнему нет.
Время шло, заканчивалась первая четверть, а девочка так и не и появилась в классе. И вот в один из дней Тамара Сергеевна объявила, что сегодня занятий не будет. Сказала всем одеться и идти в автобус, который повезет их на хутор, потому что Рита умерла и сегодня ее будут хоронить.
Теперь, по прошествии стольких лет, Елена Викторовна понимала, что это, наверное, был такой педагогический прием. Но тогда это казалось слишком! Тамара Сергеевна, не спросясь родителей, повезла их, второклашек, хоронить свою одноклассницу, которой больше не страшны ничьи насмешки. Жестоко, но действенно. Они были маленькими, но все поняли. Скорбной стайкой испуганных воробышков стояли во дворе, а учительница подталкивала их зайти в дом, попрощаться с Ритой. Елена Викторовна вспомнила, как ее тогда изумили полы в этом маленьком, больше похожем на сарайчик, домишке — земляные. Она смотрела только на них, чтобы не поднимать глаз на небольшой гроб. Может поэтому образ Риты начисто стерся из ее памяти.
Потом они всем классом брели вдоль лесополосы по грунтовке за колхозной полуторкой до хуторского кладбища, примостившегося на холме. Потом, как учила Тамара Сергеевна, бросили по горсточке земли в могилу, потом…
Несколько дней спустя на продленке, практически не сговариваясь, ребята из 2 «б» позвали «ашников» играть в выбивного — класс на класс. Это была странная игра. В полном молчании вышибалы «расстреливали» команду из «а» класса тяжелым волейбольным мячом, делая это с каким-то остервенением. Подбитые то и дело вскрикивали, глядели непонимающе, крутили пальцем у виска. Особенно досталось Лешке — он ушел с площадки, прихрамывая, злой и с набухающим фингалом. Мяч, летевший как пуля, попал ему аккурат в глаз. Елена Викторовна помнила, кто, вложив в бросок всю силу, бросил этот мяч. Тот, кто в данный момент говорил с нею по телефону.
— Лешку? Из параллельного? Нет, Ген, я его не помню. Извини, сам понимаешь, столько лет прошло. А ты сходи… Обязательно… Расскажешь потом, — проговорила она и, отключившись, занесла в черный список телефонный номер, по которому к ней только что дозвонилось прошлое — давно мертвое и почти забытое.
