Вопросительный знак
Мой мир огорожен забором.
И было совсем невдомек,
Что есть и другой, о котором
Я даже помыслить не мог.
Имел свое стойло и ясли,
Не в тягость была мне узда.
Когда в небе звездочки гасли,
Моя восходила звезда.
Чуть только заря разгоралась
И луч по деревьям скользил,
Скрипучая дверь отворялась,
В конюшню хозяин входил.
— Здорово, дружище мой Сивка!
Ну, что? Каково ночевал?
Меня он трепал по загривку,
На шею хомут надевал.
И с ним мы в любую погоду
(Снега на земле иль трава)
Возили из озера воду,
Из леса возили дрова,
Пахали клочок за конюшней,
Вдыхая навоза настой…
И жизнь не казалась ненужной,
Безрадостной или пустой.
Все шло заведенным порядком:
Хозяин кормил и поил,
В любви признавался украдкой…
И я его тоже любил.
Но время безжалостно. Годы
Меня обессилили вдруг.
Отпущен я был на свободу —
Широк стал пространственный круг.
Бывает, что страстью мятежной
Поманит меня горизонт,
Но нет уже удали прежней.
Свобода… Какой в ней резон?
Я стал ко всему безразличней.
Зачем мне свобода теперь?
Милей для меня и привычней
Конюшни скрипучая дверь.
Что — воля? Пустая утеха.
Но манит, зовет и поет…
С трудом откликается эхо
На хриплое ржанье мое.
Мой мир огорожен забором,
Мой мир — вопросительный знак.
Но есть и другой, о котором
Мне лучше бы вовсе не знать.
Убей в себе раба
Уходит время. Чередой
Идут дожди, пороши…
Несли мы нашей же судьбой
Навязанную ношу.
Мы пронесли позорный груз
Сквозь толщу лет застойных.
И все: герой, подлец и трус —
Мы жили недостойно.
А может, нам не повезло,
Не в свой мы век прожили?
Тогда Добром считалось Зло,
А Правдой Ложь служила.
Мы научились днем молчать
И не скрипеть зубами,
И, видя все, не замечать,
Что мир стал вверх ногами.
А ночью вдруг мечтать начнем
О Пугачеве, Стеньке…
Потом потянемся, зевнем
И спим зубами к стенке.
И день за днем… И день за днем…
Кого-то… Где-то… Кто-то…
Порою в затхлый мир пальнем
Шрапнелью анекдотов.
