Ровно 34 года прошло с того дня, когда над Чернобылем повисла радиоактивная туча. 26 апреля 1986 года – тогда, при взрыве на четвертом реакторе, навсегда изменился ход мировой истории. Это не война: там, на поле боя за жизнь потомков, враг не был виден. Боролись как могли; снимали верхний слой земли, толь с крыш домов… Ликвидатором был и наш земляк Виталий Смыковский.
В зоне отчуждения он пробыл два месяца, в 1987 его призвали в армию участником ликвидации. За год после аварии мало что изменилось.
ЧЕРнобыль – ЧЕРемошня
В те годы Виталий Адольфович жил в Омске. Пришла повестка – очнулся уже в военкомате с узелком вещей. — Мы с товарищами летели самолетом. В Куйбышеве была дозаправка, приземлились в Белой Церкви; оттуда уже повезли на машинах. Деревня, в которой располагался лагерь, называлась Черемошня. Это между Припятью и Копачами, в 60 километрах от самого Чернобыля, — рассказывает земляк.
И эти полсотни километров были единственным полуспасением от вырвавшегося из рук человека атомного монстра. День отвели новобранцам на расположение, инструктаж и знакомство. Следующим утром – в чернобыльскую топку.

Везли с пересадками. До Лелёва на одной машине, от него – уже на другой. Техника быстро заражалась, поэтому была такая необходимость. Мы приехали на станцию и сразу принялись за работу. Время ограничено: два-три часа и обратно, в часть. Снимали с крыш реакторов старое покрытие, толь. Скидывали в контейнеры, а их снимали краном и отвозили на могильник. На руки надевали перчатки, рот закрывали специальными лепестками. Нам советовали меньше разговаривать, меньше рот открывать, — продолжает Виталий Смыковский.
Перекур? Был. С крыш на лифте спускались в специальное место, пара минут отдыха и вновь за работу. Без задержек, все понимали опасность. Всюду были люди с дозиметрами, они измеряли уровень радиации в теле. Если кто-то облучился больше допустимой дозы – срочно в часть, в Черемошню.

После работы мы принимали два душа, затем каждый раз надевали новую форму, которую ранее не носили. Как все отмоются, соберутся, нас везли в часть. В двухъярусных палатках жили по сорок человек. Почти у каждой кровати стояли упаковки с водой. Говорили, что она помогает избавиться от радиации. Поэтому два душа и принимали. Кормили хорошо, на выбор несколько блюд предоставляли. Даже черная и красная икра была. В тот момент организм нуждался в витаминах, — рассказывает ликвидатор.

На родной зараженной земле
Старожилы покидать родные деревни отказывались, и не пугало их страшное слово «зона». Они не стремились покидать свои родовые гнезда – хозяйства оставить не могли, да и в голове не укладывалась жизнь в другом месте. Болели, умирали, но жили на родной земле. В этих местах можно было встретить овощи и фрукты не своих размеров. Я видел арбуз размером с обруч, яблоко с тыкву. Видел гигантский гриб. Трогать это все категорически запрещалось. Да и не хотелось, — признается Виталий Смыковский.

Четвертый энергоблок
Довелось Виталию Адольфовичу работать и на роковом энергоблоке, который взорвался в ночь на 26 апреля 1986 года. Сверху он накрыт саркофагом, ликвидаторы проводили работы внизу, выносили оборудование, мусор. На все не более двух-трех минут (в отличие от остальных энергоблоков). Все заливали водой, так как зараза передается с пылью; частицы ветер задувал всюду, усмиряли радиационную бурю даже с вертолетов – всю территорию заливали водой с воздуха.

Звонки и письма несмотря на запреты
Все действия в Чернобыле происходили под грифом совершенной секретности. Лишний раз запрещали разговаривать. Посторонних в зону не пускали. Фотографировать — нет. Конечно, находились смельчаки. Сегодня мы можем увидеть снимки взорванного реактора благодаря им.
Письма были без подробностей: лишь общий ход дел да то, что кормят хорошо.

— Пару раз я звонил родне по телефону, когда на дежурстве стоял. Хотя звонки запрещены. Было мало времени, успевал только сказать, что люблю их, – вспоминает ветеран Чернобыля. – Очень хорошо помню, мне дочка Наташа прислала письмо. В нем среди прочего был вопрос «Папа, тебя кашей хорошо кормят?». Я читал его вслух, весь корпус смеялся.
Жена Людмила долго плакала, когда Виталию пришла повестка.

— Долго казалось, что все это неправда, шутка. Но это было серьезно. Что оставалось делать? Только ждать, писать и пытаться звонить. Тревожно жили с детьми в это время. Я все думала, каким он приедет, — говорит Людмила Смыковская.
А вернулся ликвидатор таким, каким и уезжал. Двум дочкам из Московского аэропорта привез пепси-колу…
14 мая Виталию Адольфовичу исполнится 70 лет. Он бодр, любит спорт. Чернобыль вспоминает лишь по просьбам внуков. В конце рассказов всегда говорит: «Это хуже, чем война. На войне видишь противника, а тут нет. На войне кто-то погибнет, а кто-то выживет. В Чернобыле получают радиацию абсолютно все».

Текст и фото Виталия Карнауха