Марина Махнева, жительница Донецка, написала в редакцию сообщение с просьбой опубликовать стихотворение ее старшего сына в поддержку российских солдат, находящихся на спецоперации по защите Донбасса. Состоялась с ней встреча. Молодая красивая женщина старалась говорить сдержанно. Но голос часто срывался из-за невольно накатывающих слез. Постараюсь максимально точно передать наш разговор. Без комментариев и оценки. Только слова человека, который родился, рос, работал, растил детей в Донбассе и был вынужден оттуда бежать.
Точка отсчета. Прошло восемь лет, а 26 мая 2014 года помню, как сейчас. Моя семья живет в п. Октябрьском, он в трех километрах от международного аэропорта «Донецк», на который украинские войска совершили налет и разбомбили его. Именно в этот день Украина нанесла первые авиаудары по Донецку, погибли десятки мирных жителей. Машины с их телами по дороге в аэропорт — ее потом назвали «Дорогой смерти» — стояли на обочине, и долгое время не разрешалось подходить к погибшим, похоронить их тела. Это день, после которого, как считают многие мои соотечественники, прежней Украины не осталось.
26 мая я была дома с мамой, ближе к обеду мы услышали гул самолетов, видели дым. Но не понимали, что происходит, какие цели преследуют пилоты и какой приказ им отдан. Очень волновались за родных: муж поехал купить сыну велосипед, сестра пошла в школу за дочкой. Назад они возвращались уже под прицелами снайперов…
Мы позвонили отцу — он с моей старшей сестрой Оксаной работает в роддоме Вишневского — и сказали, что начался обстрел и чтобы он оставался на работе, по дороге домой его могли убить. Но он все равно, рискуя жизнью, прибежал к нам. Видя нашу растерянность и страх, попытался успокоить:
— Кто будет мороженое?
В этом весь мой папочка — защитник семьи, своей родины. После полугода обстрелов я с пятилетним сыном Кириллом и мужем уехали в сельское поселение Кубанец Тимашевского района, где живет моя тетя.
Папа сказал, что не покинет Донецк, и охранял наш дом, даже когда зимой 2014—2015 гг. на нашей улице не осталось соседей. Жил без электричества, газа, ходил на работу. Мои родители и старшая сестра с двумя племянницами все эти восемь лет живут в Донецке. Я знаю, какое неимоверное напряжение они испытывают каждый день, и, несмотря на это, папа в телефонном разговоре всегда пытается меня подбодрить. Только представьте, какая сила духа: они, живущие под снарядами, поддерживают меня, у которой мирное небо над головой…
Снаряды для детей Донбасса. Когда в Донецке начались обстрелы, они были целенаправленными, по соцобъектам, по школам. Как сейчас помню: мальчишки играли на площадке в футбол, а они начали по ногам им бить…
Ужасно, но факт: мы прятались от снарядов по подвалам, дрожали, прижимая детей, а в это время по украинским телеканалам шли развлекательные программы, в новостных передачах — тишь да благодать. Ни слова о том, что нас уничтожают. И только поле того как ополченцы взяли телевышку, люди стали узнавать правду.
Нервы в клочья. Вздрагивала даже при звуке упавшей ложки. Слышала канонаду, замирала посередине комнаты и молилась. Потому что в такие минуты только на Господа и надеешься…
Неонацисты кидали по нам снаряды с надписью «Все лучшее детям Донбасса». На своих вечеринках, поднимая бокалы с вином, выкрикивали «Мы пьем кровь русских детей», «Мы вас уничтожим и костями ваших детей собак будем кормить». Нас, русскоязычных, действительно притесняли, морально пытались сломить, принуждали говорить только на украинском языке. В 2014 году нам перестали выплачивать социальные пособия. Мы выживали за счет гуманитарной помощи.
Известные украинские политики заявляли, что донбассовцев нужно связать колючей проволокой и атомную бомбу кинуть. Слышала в свой адрес: чемодан-вокзал-Россия. А почему я должна уезжать со своей родины, покидать дом и скитаться по чужим углам? По какому такому праву неонацисты решили, что они могут жить на этой земле, а я и мои дети — нет? Схватить несколько вещей, документы и бежать в неизвестность, чтобы остаться в живых, — за что это в судьбе тысячи донбассовцев? Ведь сколько семей распалось, сколько ребят сиротами осталось…
Знаете, ведь наши дети забыли, какового это — жить в тишине. Они умеют по звуку различать виды снарядов. Они продолжают играть на площадке, даже когда мама зовет в дом, потому что обстрел начался:
— Это далеко стреляют, можно еще поиграем?
Мой старший сын уехал из дома в пятилетнем возрасте, сейчас ему 12 лет. Но до сих пор при каких-то громких выхлопах, гуле самолета подходит ко мне и тревожно спрашивает: что это? А моя племяшка при обстрелах пряталась под кровать и закрывала лицо ладошками, ей казалось, что она спряталась в кокон и теперь в безопасности.
А доброе ли утро? Просыпаешься — и сразу за телефон. Идут длинные гудки, ты молишься: возьми трубку. Услышав родной голос, облегченно вздыхаешь: живы. Слова «спокойной ночи», «доброе утро» для нас звучат по-особенному, потому что не знаешь, будет ли ночь действительно спокойной и встретишь ли рассвет. На протяжении восьми лет я сплю с телефоном в руках. Постоянно мониторю новостные ленты: где бомбили, не попал ли наш район под обстрел? Неоднократно при звонках домой слышала:
— Дочка, не могу говорить. Бомбят. Надо рожениц в подвал эвакуировать.
— Марина, наш дом дрожит. Пытаемся укрыться.
Телефон отключается, и ты остаешься в неизвестности о судьбе близких.
Моя сестра на прошлой неделе два раза под обстрел попадала. Племянница рассказывала, что долго не могла дозвониться маме, истерика началась. Оказывается, Оксана два часа пролежала в грязи, закрывая голову руками. Когда шла домой с работы, за спиной в нескольких метрах начались взрывы. И у нас каждый житель знает: падай и лежи, если бомбят. Так хотя бы какие-то шансы есть на спасение.
На всю жизнь врезались мамины слова, когда жаловалась ей на жизнь:
— Твоя сестра каждый день ходит на работу под обстрелами и не знает, вернется ли к детям. Рядом с тобой снаряды не летают, так что возьми себя в руки .
И она права. Житейские неурядицы кажутся такими ничтожными в сравнении с тем, что происходит у меня на родине. Нашу жизнь война перерезала надвое, в корне поменяла мышление, по другому расставила приоритеты и определила ценности.
Я знаю, меня тяжело понять, а может быть, и поверить. Человек, не видевший этих ужасов, может посочувствовать и… дальше жить своими мирными заботами. Когда видишь войну с экранов телевизоров — это не то. Взял пульт и выключил. У донбасцев нет такой кнопки.
Мечта. 21 февраля слушали выступление Президента России Владимира Путин с колотящимся сердцем: признает ли независимость ДНР? Дождались! Мы плакали, потом смеялись, обнимались. Для нас это событие стало глотком воздуха. Признаться, за 8 лет мучений некоторые донбасцы успели потерять веру, что нас услышат. Теперь знаем, что все будет хорошо, у многих позитивный настрой — за нами стоят, нас не бросят. Да, и сейчас стреляют в Донбассе. Но как сказала одна женщина: «Мы сейчас стреляем, чтобы нас больше не убивали».
Меня удивляют лозунги «Нет войне!». А вы разве не знаете, что она уже 8 лет идет? Мы всему миру кричали, что нас убивают, — все как-будто глухие были. В нынешней спецоперации на Украине нет целенаправленного уничтожения мирного населения, как это было у меня на родине. Сейчас идет защита Донбасса и освобождение Украины от нацистского режима и внешнего управления.
Я верю, что через непродолжительное время смогу вернуться жить в родной Донецк, обнять своих родителей. И верю, что на 9 Мая пойду в «Бессмертном полку» с портретами своих предков, защищавших родную землю от фашизма. И песня «День Победы» в этом году на улицах Донбасса будет звучать с особенным смыслом.
Я Донбасс, измученный болью.
Восемь лет я миру кричу:
Геноцид над русским народом,
Каждый день убивают и жгут!
Прекратите войну на Донбассе,
Перестаньте стрелять в детей,
Дайте матери сына в объятья,
А не ленту траура ей.
Но весь Запад оглох, он не слышит,
Он с ухмылкой смотрит на нас,
На колени он хочет поставить.
Вот глупец… Русский дух у нас!
Канонада звучит неустанно,
Через стоны я брата зову,
Прекрати геноцид над нами,
Руку помощи мне протяни.
Восемь лет я кричал неустанно,
Через многие муки прошел.
Но дождался я старшего брата,
Брат за брата ответит теперь.
Кирилл МАХНЕВ, ученик 6 класса СОШ № 8 Дербентского с/п.
Еще по теме: В Краснодарском крае беженцев трудоустроят на Почту России
